Проблема связи между автором и читателем. Ученик в процессе обучения. Школьник как читатель. Основные принципы преподавания литературы. Анализ современных программ по чтению и литературе

Новые стандарты определяют, прежде всего, требования к системе образования, а не к ученику, как это было раньше.

Конечный результат образовательной деятельности начальной школы зафиксирован в проекте Стандарта в качестве портрета выпускника.

Новые требования:

. УМК должен обеспечивать выход за рамки комплекта в поле других источников информации т.е. развивать интерактивность;

УМК должен быть автономным и позволять как слабому, так и сильному ученику продвигаться в получении информации.

Представлю краткую характеристику некоторых УМК, соответствующих требованиям Федерального государственного образовательного стандарта

В современном начальном образовании России существуют учебно-методические комплекты(УМК):

Традиционные программы и развивающие системы

Сочетание традиционной и развивающей системы;

- в ходе обучения реализуется дифференцированный подход

- максимальный учет психологических особенностей определенного школьного возраста и личностных особенностей каждого ученика;

Формирование у школьника целостной картины мира;

Интеграция предметов не формально (под одну обложку), а через общие содержательные линии и показ межпредметных связей, специфических для предмета и общих для всех предметов;

Выучивание ученика до необходимого уровня без использования дополнительных

- перевод учителей из авторитарности в режим педагогики сотрудничества и личностного общения;

особенность УМК состоит в том, что все учебники комплекта предоставляют педагогам возможности для реализации регионального компонента

В учебники данного комплекта включены проблемные задания

УМК «Планета знаний»

единство структуры учебников;

единств подходов к организации учебной и внеурочной деятельности.

главной особенностью которого является сочетание современных подходов к решению методических проблем и проверенных практикой принципов дидактики.

Все компоненты УМК интегрированы в единую методическую систему, имеют современный макет, объемный методический аппарат, профессионально исполненные иллюстрации.

Принципиальными являются следующие особенности УМК:

Особое значение имеет организация учебного материала в различных формах сравнения, в том числе и для постановки проблемных задач. Принципы образовательной системы Л.В. Занкова согласуются с возрастными особенностями младшего школьника, позволяют раскрыть индивидуальные возможности каждого.

использование во всех учебных дисциплинах одного и того же метода освоения. Этим методом является решение детьми системы учебных задач;

учет логико-психологических положений, разработанных В.В. Давыдовым:

Чтение является средством приобретения новых знаний, необходимых для дальнейшего обучения. Поэтому я конкретнее остановилась на различных учебниках литературного чтения.

Скачать:

Предварительный просмотр:

Ничему тому, что важно знать, научить нельзя, —

Все, что может сделать учитель, это указать дорожки.

Образование, полученное в начальной школе, служит базой, фундаментом для последующего обучения. Результаты мониторинга выпускников начальной школы показывают, что учителя дают хорошие знания, умения и навыки по учебным дисциплинам, а этого недостаточно. Так как при переходе в среднее звено ученики испытывают трудности в способности самостоятельно распределять своё время, принимать определённые решения в процессе текущей работы, самостоятельно работать, вступать в диалог, выражать свои мысли, слушать и слышать, уважать чувства и мысли собеседника и т. п. Стала очевидной необходимость создания новых стандартов, которые бы определяли, помимо предметных умений и навыков, самостоятельные виды деятельности и духовно-нравственное воспитание ученика.

Новый ФЕДЕРАЛЬНЫЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ ОБРАЗОВАТЕЛЬНЫЙ СТАНДАРТ соответствует современным требованиям к образованию. Возможности, заложенные в стандарте позволяют развить лучшие качества в ребёнке, воспитать его образованной, самостоятельной и творческой личностью, заинтересованной в результатах своей деятельности, начиная с начальной школы. Федеральный компонент Государственного образовательного стандарта начального общего образования направлен на реализацию качественно новой личностно ориентированной развивающей модели массовой начальной школы. Главными являются приоритеты, которые заложены в новый стандарт- формирование общеучебных умений, навыков и способов деятельности, предопределяющие в значительной мере успешность обучения в последующем звене. Стандарт включает в себя обязательный минимум содержания основных образовательных программ. Это тот уровень, который должны взять абсолютно все дети, и это является основой для их перевода в последующую ступень обучения Принципиальным отличием новых стандартов для начальной школы от существующих разработчики называют три группы требований: к структуре основных общеобразовательных программ; к результатам их освоения; к условиям их реализации.

Принципиально новыми являются образовательные результаты в начальной школе. Стандарт устанавливает требования к результатам обучающихся, освоивших основную образовательную программу начального общего образования:

личностным , включающим готовность и способность обучающихся к саморазвитию, сформированность мотивации к обучению и познанию, ценностно-смысловые установки обучающихся, отражающие их индивидуально-личностные позиции, социальные компетенции, личностные качества; сформированность основ гражданской идентичности.

метапредметным , включающим освоенные обучающимися универсальные учебные действия (познавательные, регулятивные и коммуникативные), обеспечивающие овладение ключевыми компетенциями, составляющими основу умения учиться, и межпредметными понятиями.

предметным , включающим освоенный обучающимися в ходе изучения учебного предмета опыт специфической для данной предметной области деятельности по получению нового знания, его преобразованию и применению, а также систему основополагающих элементов научного знания, лежащих в основе современной научной картины мира.

Конечный результат образовательной деятельности начальной школы зафиксирован в проекте Стандарта в качестве портрета выпускника. Каким же должен быть ребёнок, оканчивающий начальную школу?

Это:
. любознательный, интересующийся, активно познающий мир;
. умеющий учиться, способный к организации собственной деятельности;
. уважающий и принимающий ценности семьи и общества, историю и культуру каждого народа;
. доброжелательный, умеющий слышать и слушать партнёра, уважающий своё и чужое мнение;
. готовый самостоятельно действовать и отвечать за свои поступки;
. имеющий представление об основах здорового и безопасного образа жизни

Этот результат достигается в очень большой степени благодаря современному УМК, включающего учебники и учебные пособия нового поколения, отвечающих всем требованиям Стандарта. Часть требований известна: соответствие санитарно-гигиеническим нормам, наличие грифа Рекомендовано или Допущено, комплектность.
Новые требования:

УМК должен стать средством организации жизненного пространства школьников, способов создания его первой научно- художественной картины мира.
. УМК должен стать инструментальным для самого ученика, способом организации обучающего пространства внутри комплекта;
. УМК должен обеспечивать выход за рамки комплекта в поле других источников информации т.е. развивать интерактивность;

В переходный период на новые стандарты при выборе учебно-методических комплектов общеобразовательному учреждению необходимо руководствоваться Федеральным перечнем учебников, рекомендованных (допущенных) к использованию в образовательном процессе в образовательных учреждениях, реализующих образовательные программы общего образования и имеющих государственную аккредитацию и учитывать:

Возможность реализации деятельностной (развивающей) модели обучения;

Гарантированность достижения результатов освоения основной образовательной программы начального общего образования (личностных, метапредметных, предметных)

Представляю краткую характеристику некоторых УМК, соответствующих требованиям Федерального государственного образовательного стандарта в части вышеуказанных аспектов.

В современном начальном образовании России существуют учебно-методические комплекты(УМК):

Традиционными называют программы:
Начальнаяшкола21века,
Школа2100,
Школа России,
Гармония,
Перспективная начальная школа,
Классическая начальная школа,
Планета знаний,
Перспектива.
К развивающим системам относятся программы:
Л.В. Занкова
Д.Б. Эльконина В.В. Давыдова.

Каждая модель начального образования построена на единых психолого-педагогических концептуальных основах. Содержание предметов в этих моделях выстраивается в единой логике, которой соответствует методический аппарат всех учебников. К целостным моделям относятся: модель Начальная школа 21 века (научный руководитель профессор Н.Ф. Виноградова), Школа 2100 (научный руководитель академик А.А. Леонтьев и Л.Г. Петерсон), Гармония (научный руководитель профессор Н.Б. Истомина), система Л.В. Занкова и система Д.Б. Эльконина-В.В. Давыдова.
Для учителя современной начальной школы при выборе УМК важно получить ответы на следующие вопросы:

1.Каковы концептуальные положения комплекта?

2. В чем состоят принципиальные особенности УМК, отличающие его от других комплектов?
3. Каковы особенности методики преподавания русского языка, литературного чтения, окружающего мира, математики?

4. Какова роль УМК в формировании у младшего школьника умения учиться?
5. Каковы отличительные особенности характеристики выпускника начальной школы?
Ответы на эти вопросы были положены в основу характеристики пяти ведущих учебно-методических комплектов, участвовавших в эксперименте по совершенствованию структуры и содержания начального общего образования.

Учебно-методический комплект «Гармония» (научный руководитель Н.Б.Истомина)

Для учебно-методического комплекта «Гармония» используется сборник программ «Гармония»-Смоленск:Ассоциация XXI век,2011 г.

Одной из главных задач авторов комплекта «Гармония» явилась разработка таких способов организации учебной деятельности младших школьников, которые обеспечивают комфортные условия для развития ребёнка в процессе усвоения знаний умений и навыков, соответствующих учебным программам и требованиям стандарта нового поколения:

Способы организации учебной деятельности учащихся, связанные с постановкой учебной задачи, с ее решением, самоконтролем и самооценкой;

Способы организации продуктивного общения, которое является необходимым условием формирования учебной деятельности;

Способы формирования понятий, обеспечивающие на доступном для младшего школьного возраста уровне осознание причинно-следственных связей, закономерностей и зависимостей.

Особенности комплекта Гармония:

Стремление преодолеть объективно сложившееся разделение традиционной и развивающих систем обучения на основе органичного соединения подтвердивших жизненность положений традиционной методики и новых подходов к решению методических проблем;

В комплекте нашли методическое воплощение основные направления модернизации школьного образования;

Каждый учебный предмет является источником интеллектуального и эмоционального развития ребенка, его познавательных интересов, умения общаться со взрослыми и сверстниками, возможность полно выражать свои мысли.
Комплект обеспечивает целенаправленное формирование приемов умственной деятельности, приоритет самостоятельной деятельности учащихся при усвоении содержания, понимание ребенком изучаемых вопросов, условия гармоничного отношения в системах учитель-ученик, ученик-ученики, деятельность каждого ученика в ситуации успеха.

Учебно-методический комплект Начальная школа 21 века (научный руководитель Н.Ф.Виноградова)
Общая цель обучения формирование ведущей для этого возраста деятельности. Цель педагога не просто научить ученика, а научить его учить самого себя, т.е. учебной деятельности; цель ученика при этом овладеть умениями учиться. Учебные предметы и их содержание выступают как средство достижения этой цели.

Принципиальные особенности комплекта:

Сопровождается педагогической диагностикой;
- в процессе обучения реализуется интегрированный подход;
- учебная задача имеет приоритет перед задачей практической;
- в ходе обучения реализуется дифференцированный подход.
Дидактические задачи комплекта:
- расширение круга представлений, общего кругозора и эрудиции на основе дальнейшего развития учебно-познавательной мотивации ученика;
- расширение и закрепление учебных действий ребенка, их отдельных операций и последовательности;
- развитие у школьников контроля и самоконтроля, оценки и самооценки как важнейших показателей сформированности учебной деятельности;
- выявление детей, у которых не сформированы те или иные умения, навыки, качества и корректировка учебного процесса с целью организации специальной помощи этим детям.

Учебно-методический комплект «Школа 2100» (научный руководитель - Л.Г. Петерсон)

Для комплекта «Школа-2100» используется сборник программ «Образовательная система «Школа-2100». Федеральный государственный образовательный стандарт. Примерная основная образовательная программа. В 2-х книгах. Книга 2. Начальная школа. Дошкольное образование. / Под науч. ред. Д.И. Фельдштейна.-М.: Баласс, 2011 г.

Примечание: п ри изучении курса математики возможно использование учебника «Математика» автора Л.Г.Петерсон.

Учебно-методический комплект разработан на основе следующих групп принципов:
- личностно-ориентированные (адаптивность, развитие психологической комфортности);
- культурноориентированные (картины мира, целостности содержания, систематичности, смыслового отношения к миру, ориентировочной функции знаний, опоры на культуру как мировоззрение и культурный стереотип);

Деятельностноориентированные (обучения деятельности, управляемого перехода от деятельности в учебной ситуации к деятельности в жизненной ситуации, перехода от совместной учебно-познавательной деятельности к самостоятельной деятельности ученика - зоны ближайшего развития, опоры на предшествующее спонтанное развитие, формирования потребности в творчестве и умений творчества).

Готовность к дальнейшему развитию;
- принцип минимакса: максимум оценок - минимум отметок;
- щадящая система домашних заданий.

Особенностями УМК , по мнению авторов-разработчиков, являются следующие:

Единое методологическое, методическое, дидактическое и психологическое пространство;
- максимальный учет психологических особенностей определенного школьного возраста и личностных особенностей каждого ученика;

Формирование у школьника целостной картины мира;- интеграция предметов не формально (под одну обложку), а через общие содержательные линии и показ межпредметных связей, специфических для предмета и общих для всех предметов;

Выучивание ученика до необходимого уровня без использования дополнительных

материалов со стороны даже в руках начинающего учителя;
- полная обеспеченность не только методическими и дидактическими материалами, но и разными видами контролей и тестов по отслеживанию динамики обученности;
- перевод учителей из авторитарности в режим педагогики сотрудничества и личностного общения; дает при желании учителя и руководителей внутри общего учебника возможность определить для каждого ученика собственную траекторию образования; открывает возможности изменения форм организации урока: от фронтальной до работы малыми группами и смешанных форм;

Учебно-методический комплект «Перспективная начальная школа» (научный руководитель -Н.А. Чуракова).

Для комплекта учебников «Перспективная начальная школа» используется Сборник «Программы четырёхлетней начальной школы» М.: Академкнига / учебник, 2011 г.

Сюжетные линии учебных пособий, в отличие от других УМК, не носят ярко выраженный урбанистический характер. Еще одна особенность УМК состоит в том, что все учебники комплекта предоставляют педагогам возможности для реализации регионального компонента. Авторы комплекта ориентируются на то, что опыт ребенка - это не только его возраст, но также и тот образ мира, который определяется его укорененностью в природно-предметной среде. Опыт ребенка - это не только опыт городской жизни с развитой инфраструктурой и разнообразными источниками информации, но и опыт сельской жизни с естественно-природным ритмом.

В основу комплекта заложены концептуальные идеи психического развития Л. В. Выготского, развивающего обучения Л.В. Занкова и деятельностного подхода Д. Б. Эльконина, В.В. Давыдова. К типическим свойства УМК «Перспективная начальная школа» относится формирование универсальных учебных действий средствами комплекта: проблемность содержания через предъявление различных точек зрения; организация специальной работы по поиску информации внутри учебника, комплекта в целом и за его пределами; работа с Internet-адресами в учебниках комплекта; система интерактивного общения посредством систематического обмена письмами между героями учебников и школьниками; интеграци различных образовательных областей (язык, литература и искусство).

Сейчас на страницах педагогической литературы противопоставляются традиционное и развивающее обучение. Принято считать, что в традиционной системе все устарело; что развитие идет через усвоение образов, а не путем возникновения новообразований; что целью дидактических принципов является обеспечение усвоений знаний, а не максимальная эффективность обучения для общего развития учащихся. Но исходя из тех целей и задач, которые ставятся в обновленных традиционных системах, можно уверенно сказать, что обучение может быть развивающим вне зависимости от того, по каким учебным комплектам работает учитель.

В концепциях традиционной и развивающей систем обучения главной движущей силой развития ребенка являются две стороны деятельности:

1)результативная (ЗУНы);

2)процессуальная (способы учебной деятельности или познавательная способность).
Во всех рассмотренных комплектах дидактический процесс строится на следующих принципах:

Ученики являются добытчиками знаний;
- процесс учения становится поисковым;
- важнейшим звеном процесса обучения становится альтернатива, а не образец учителя;
- опора идет на два основных принципа обучения: доступность как меру трудности и наглядность как дидактическую поддержку.

Дидактические принципы традиционной системы: научность, прочность, доступность, наглядность, систематичность, сознательность, связь с жизнью перекликаются с принципами развивающих систем: психологической комфортности, развития всех учащихся в одном коллективе, теоретического мышления и практических действий, непрерывности, высокого, но доступного уровня знаний, вариативности, целостного представления о мире, осознания процесса обучения.

УМК «Планета знаний» (под редакцией И.А. Петровой).
Целью комплекта является создание образовательного пространства, в котором младший школьник выступает как субъект, обладающий правом выбора вида и форм учебной работы, партнера, средств и пр. Образовательное пространство УМК обеспечивает формирование, развитие и сохранение у учащихся интереса к учебной деятельности; интеллектуальное, эмоционально-ценностное, социально-личностное, познавательное, эстетическое развитие и саморазвитие ребенка; создание условий для проявления им самостоятельности и творческих способностей; сохранение и укрепление физического и психического здоровья детей путем построения для каждого ученика своей траектории усвоения учебного материала. Содержание учебных предметов помогает ребенку воссоздавать и удерживать целостность картины мира, обеспечивает осознание им разнообразных связей между объектами и явлениями, формирует умение видеть один и тот же предмет с разных сторон.

Одна из ведущих особенностей этого комплекта заключается в его целостности:
Соответствие предметного содержания и структуры УМК Планета знаний требованиям нового государственного стандарта начального общего образования.

Основная особенность комплекта:
единство структуры учебников;
единств используемых учебных схем;
единство сквозных линий типовых заданий;
единств подходов к организации учебной и внеурочной деятельности.

Задачи УМК Планета знаний: создать комфортный и результативный для учителя и ученика процесс обучения; предоставить условия для формирования и развития у учащихся интереса к учению; продемонстрировать интеграцию учебной и внеурочной деятельности в единый учебно-воспитательный процесс; обеспечить реальную социализацию учащихся.

Учебно-методический комплекс «Развитие. Индивидуальность. Творчество. Мышление» (РИТМ)

(УМК «Классическая начальная школа»)

Издательство «Дрофа»
Сайт: http://www.drofa.ru

Учебно-методический комплекс «Развитие. Индивидуальность. Творчество. Мышление» (РИТМ) создан на основе УМК «Классическаяначальная школа», главной особенностью которого является сочетание современных подходов к решению методических проблем и проверенных практикой принципов дидактики, что позволяет школьникам достигать неизменно высоких результатов образования.

Учебно-методический комплекс «Развитие. Индивидуальность. Творчество. Мышление» (РИТМ) переработан в соответствии с Федеральным государственным стандартом и дополнен новыми учебниками (иностранный язык, окружающий мир, физкультура).

В состав УМК входят программы, методические пособия, рабочие тетради. Учебные линии по основным предметам обеспечены дидактическими материалами, тестами и комплектами наглядных пособий.

В предметной линии по русскому языку и литературному чтению родной язык рассматривается не только как объект изучения, но и как средство обучения детей другим дисциплинам, что способствует формированию метапредметных умений. Содержащиеся в учебниках тексты и упражнения расширяют знания о родной стране, ее природе, способствуют воспитанию патриотизму, освоению норм и правил поведения, традиционных нравственных ценностей, толерантности, а значит, формированию необходимых личностных качеств, что является важнейшим результатом образования.

В ходе изучения курса математики учебники включаются в активную самостоятельную и групповую деятельность, важнейшим результатом которой является развитие гибкости, критичности и вариативности их мышления. Методический аппарат предметной линии направлен на развитие логических умений: понимания учебной задачи, самостоятельного планирования своих действий по его решению, выбора для этого оптимальных способов.

Методика, положенная в основу предметных линий по иностранному языку, призвана сформировать у младших школьников элементарную иноязычную коммуникативную компетенцию. Принцип диалога культур, реализованный в курсе английского языка, позволяют ребенку плавно войти в иноязычное коммуникативное пространство. Курс немецкого языканаправлен на взаимосвязанное формирование всех видов коммуникативных умений - аудирования, говорения, чтения и письма. Содержание курсов иностранного языка способствует формированию у ребенка ощущения принадлежности к определенному языковому и культурному сообществу - российской гражданской идентичности.

В предметной линии по окружающему миру осуществляется интеграция естественно-научных и социально-гуманитарных знаний, что закладывает основы формирования целостной картины мира, решает задачи формирования экологического мышления, культуры здорового и безопасного образа жизни, системы национальных ценностей, идеалов взаимного уважения, патриотизма, опирающихся на этнокультурное многообразие и общекультурное единство российского общества.

Предметная линия по изобразительному искусству ориентирована на эстетическое развитие личности на основе освоения лучших образцов художественного наследия народов России и мира. Она построена на принципах системно-деятельностного подхода к обучению и отражает коммуникативно-нравственную сущность художественного образования.

Эстетическое и духовно-нравственное развитие учащихся при использовании предметной линии по музыке осуществляется через приобщение к музыкальной культуре как важнейшему компоненту гармонично развитой личности. Курс музыки выстроен на широкой интегративной основе с предметами гуманитарно-эстетического цикла. В его основу положен принцип формирования универсальных учебных действий - личностных, регулятивных, познавательных, коммуникативных.

В предметной линии по технологии и физической культуре содержатся неординарные методические приемы формирования необходимых предметных и метапредметных умений, а также качеств личности выпускника начальной школы. Линии практико-ориентированы и представляют широкие возможности для организации учебной и внеучебной деятельности младших школьников.

УМК «Развитие. Индивидуальность. Творчество, Мышление» (РИТМ) направлен на достижение результатов образования, определенных Федеральным государственным стандартом, и реализацию «Концепции духовно-нравственного развития и воспитания гражданина России».

Учебно-методический комплект «Система Л.В.Занкова» (научный руководитель Н.В. Нечаева)

Для комплекта учебников по системе Л.В. Занкова используется сборник «Программы начального общего образования. Система Л.В. Занкова). Издательский дом Фёдоров. 2011год

В системе Л.В. Занкова реализуется одно из основных положений: в начальном образовании нет главных и неглавных предметов, каждый предмет значим для общего развития ребенка, под которым подразумевается развитие его познавательных, эмоционально-волевых, нравственных и эстетических возможностей.

Ведущая цель этой системы оптимальное общее развитие каждого школьника.
Основополагающими в ней остаются следующие положения:
- развитие психической деятельности включая три линии: ум, волю и чувства.
- обучение осуществляется на высоком уровне трудности с соблюдением ее меры;
- УМК реализует принцип ведущей роли теоретических знаний и быстрый темп прохождения учебного материала;

Руководящая идея системы и ее дидактические принципы являются достоянием каждодневной деятельности учителя и учения школьников.
Реализация в учебном материале по разным предметам типических свойств методической системы в единстве с дидактическими принципами обеспечивает целостное развивающее воздействие на учащихся.

Принципиальными являются следующие особенности УМК:

Учебный материал во всех учебниках представлен в таких формах, которые предполагают самостоятельную деятельность учащихся по открытию и усвоению новых знаний;
- особое значение имеет организация учебного материала в различных формах сравнения, в том числе и для постановки проблемных задач;
- учебный материал направлен на формирование умений мыслительной деятельности;
- в структуре содержания учебников отражаются следующие этапы организации учебного процесса:
1. Предъявление ученику системы знаний поискового характера с целью раскрытия понятия, правила, действия.
2. Сличение результатов самостоятельной работы с определениями, правилами, описаниями действий.
3. Применение усваиваемых знаний в разнообразных условиях и во взаимосвязи с изученным ранее.

Система начального образования Учебно-методический комплект «Система Д.Б. Эльконина - В.В.Давыдова»
(научный руководитель - Б.Д. Эльконин)

Для комплекта учебников по системе Д.Б. Эльконина, В.В. Давыдова используется «Сборник примерных программ для начальной общеобразовательной школы (Д.Б. Эльконин, В.В. Давыдов). Составитель А.Б. Воронцов. Москва, Вита-Пресс, 2011г.

Содержание учебных предметов в системе Д.Б. Эльконина - В.В. Давыдова разработано в соответствии с особенностями и структурой учебной деятельности.
Принципиальными особенностями учебно-методического комплекта являются:
использование во всех учебных дисциплинах одного и того же метода освоения. Этим методом является решение детьми системы учебных задач;

учет следующих логико-психологических положений, разработанных В.В. Давыдовым:

Усвоение знаний, носящих общий и абстрактный характер, предшествует знакомству с более частными и конкретными знаниями, а они выводятся учениками из общего и абстрактного;
- основное содержание учебного материала усваивается школьниками в процессе анализа условий их происхождения, благодаря которым они становятся необходимыми и значимыми;
- в процессе обучения учащиеся должны научиться обнаруживать в учебном материале генетически исходное, существенное, всеобщее отношение, определяющее содержание и структуру объекта данных знаний;
- выявленное отношение школьники воспроизводят в особых предметных, графических или буквенных моделях, позволяющих изучать его свойства в чистом виде;
- к концу начального обучения дети должны научиться конкретизировать генетически исходное, всеобщее отношение изучаемого объекта в системе частных знаний о нем, научиться осуществлять мысленные переходы от частного к всеобщему и обратно.

Современные программы и учебники.

Для того чтобы ребёнок мог успешно учиться в школе, в первую очередь, ему необходимо овладеть основными учебными навыками: чтением, письмом и счётом. Можно сказать, что именно они являются основой всего образования. Чтение является средством приобретения новых знаний, необходимых для дальнейшего обучения. Учащийся, который не научился читать или плохо умеет это делать, не может успешно приобретать знания и использовать их на практике. Ведь процесс школьного обучения всегда предполагает самостоятельную работу детей, прежде всего работу над книгой. Недостаточное овладение учащимися техникой чтения, а главное умением понять прочитанное, будет сопровождаться серьёзными трудностями в учебной работе, которые могут привести к неуспеваемости.

Термин литературное чтение в педагогической науке и практике употребляется в двух значениях: как метод обучения и как первоначальная ступень освоения предмета Литература.
Литературное чтение в начальных классах преследует следующие основные цели: помочь ребенку стать читателем; путем чтения произведения и его элементарного анализа ввести учащихся в богатый мир отечественной и зарубежной детской литературы; познакомить с особенностями искусства художественного слова и таким образом обогатить читательский и жизненный опыт младших школьников.
В.П. Острогорский, В.И. Водовозов, МЛ. Рыбникова, В.В. Голубков, Н.И. Кудряшов и другие методисты определили составляющие (и критерии) литературного образования школьника. Назовем основные. Начитанность и связанная с ней культура чтения. Методически эти требования обеспечиваются расширением круга чтения детей, организацией полноценного восприятия произведения в единстве его образного, логического эмоционального содержания и формы, а также осознанным и технически правильным чтением.
Освоение основ литературной науки; в начальной школе представлений о произведении (автор, жанр, тема герои и их поступки, язык писателя и персонажей).
Изучение родного языка и постижение культуры речи в начальной школе воспитание внимания к художественному слову (богатству его значений и
эмоций), овладение учащимися типами речи и пониманием целесообразности употребления их в соответствующих ситуациях. В литературном чтении для начальных классов различают подготовительный и основной периоды. В первые два года акцентируется внимание на навыках чтения и устной речи учащихся; в последующие два года центром становится литературное произведение его законы и особенности как искусстваслова. Каковы ведущие принципы обучения, на которых строится литературное чтение в 3-4 классах? Главный принцип художественно-эстетический с привлечением жанрового и авторского. Художественно-эстетический принцип характерен для отбора произведений это классические произведения, вошедшие в золотой фонд детской литературы, образцы народного творчества лучшие произведения русских и современных детских писателей произведения зарубежной детской литературы и отрывки и; взрослой литературы, воспитывающие эстетический вкус детей. Жанровый и авторский принципы предполагают многообразие жанров детской литературы, народного творчества, рассмотрение разножанровых произведений одного и того же автора. Например Л.Н. Толстой представлен художественными сюжетными рассказами, рассказами-описаниями природы и животных, сказками, былинами, баснями, научно-популярными рассказами. Ряд авторов показан в качестве переводчиков. Преимущественно соблюдается хронологическая последовательность предъявления авторов и жанров. Кроме того, произведение одного и того же жанра разных авторов рассматриваются в сравнении. Сравниваются по форме, содержанию и произведения одного и того же автора.
В программах также заложен эмоционально-эстетический принцип, предполагающий воздействие книги на эмоционально-чувственную сферу начинающего читателя, развитие у него эмоциональной отзывчивости на литературное произведение, отражающее человеческие переживания.

Чтобы ребенок стал полноценным читателем, важно обеспечить педагогические и методические условия для чтения. Главное условие организация читательского окружения, наличие материала для чтения, направляющего развитие читательской деятельности. Кроме того, читателю необходимы специальные читательские навыки. Они складываются из умений читать, работать с текстом произведения и детской книгой. Следующее условие овладение элементарными литературными представлениями и знаниями. Круг минимальных литературоведческих понятий вводится не для того, чтобы воспитать в начальной школе мини-литературоведов (С.В. Михалков), а для того, чтобы помочь ребенку разбираться в мире детской литературы, испытывать удовольствие от чтения, осознанно читать, а также воспринимать и понимать художественное произведение. Важнейшим условием литературного образования является освоение культуры речи, поэтому в программы и учебные материалы включают такие виды речевой деятельности, как слушание, чтение, говорение, письмо.
Следует иметь в виду, что литературное чтение, как и любой другой учебный предмет в начальных классах, не может быть усвоен на неподготовленной почве. Такой почвой является прежде всего учебная деятельность. Если ученик не овладел умениями учиться не знает задачи чтения и не может ее сам поставить, не обладает мотивацией учения и необходимыми для реализации учебной деятельности ориентировочными и исполнительскими действиями, не умеет контролировать себя, он не сможет эффективно усваивать знания. Поэтому задача учителя обеспечить средствами данного предмета общие умения учиться и на их основе сформировать предметные действия умения, свойственные литературному чтению.

Важным условием успешности осуществления литературного чтения является комплекс читательских умений, в узком значении умений читать и понимать фактическое, предметное содержание текста, в широком его художественный смысл и подтекст. Эта образовательная линия должна вестись непрерывно все годы обучения в начальной школе от чтения вслух, изучающего, или равномерно-внимательного чтения (Л.М. Шварц), до чтения молча (просмотрового и поискового) и, наконец, выразительного чтения. Полноценным читателем нельзя стать без определенного уровня развития логического и образного мышления, обеспечивающего всестороннее восприятие литературного произведения. Преобладание наглядно-действенного и наглядно-образного мышления у дет(6-7 лет требует опоры на практические действия и игровые формы работы с текстом.
Минимальная начитанность, определенный круг чтения, знакомство с жанровым разнообразием литературы и народного творчества предпосылки становления литературного чтения, обеспечение преемственности между начальным и средним звеном школы в отборе произведений для чтения, в их анализе, литературоведческих представлениях.
Характер и полнота восприятия литературного произведения во многом определяются опытом читателя и его умением воссоздать словесные образы, соответствующие авторскому тексту. Литература должна выполнять иллюстративную роль и использоваться как наглядный пример к какому-либо понятию, теме. Она самоценна, и э присущую литературе ценность читатель-ребенок должен постепенно осознать, обогатив свой духовный мир в процессе общения с произведением как искусством слова и детской книгой. То, что М.А. Рыбникова называла обществоведческим чтением, кануло в вечность.
Итак, литературное чтение в начальных классах отличают следующие особенности:
овладение чтением, техническими навыками наряду с развитием читательских умений в процессе работы с произведением и детской книгой;

Работа с текстом как речевой единицей и литературным произведением как искусством слова с его специфической структурой и жанровыми особенностями;

Одновременное постижение языка художественных произведений и развитие речи детей; работа с произведением и знакомство с детской книг как особым объектом изучения; -различение художественного и научно-популярного произведений; формирование литературоведческих представлений обеспечивающих детям полноценное восприятие произведения и книги, умение ориентироваться в мире книг;

Первоначальная интерпретация произведений в сочетании с творчеством учащихся, развитием их эмоциональной сферы, обогащением духовного мира.

Литературное чтение должно решать комплексно задачи эмоционального, творческого, литературного и читательского развития ребенка, а также его нравственно-эстетического воспитания. Следует помнить, что чтение для ребенка это и труд, и творчество, и новые открытия, и самовоспитание, и, конечно, удовольствие. В связи с демократизацией общества и появлением различных типов школ гимназий, школ с профильным обучением, лицеев с различным уклоном (гуманитарным, математическим др.) стали разрабатываться различные авторские программы и учебники, в том числе для обучения чтению в начальной школе.

Общей для разных программ и учебников является тенденция сближения чтения с литературой. Неслучайно многие программы так и называются: Литературное чтение (В.Г. Горецкий, Л.Ф. Климанова; Л.А. Ефросинина, М.И. Оморокова; О.В. Кубасова и др.), Чтение и литература (О.В. Джежелей); Чтение и начальное литературное образование (Р.Н. Бунеев, Е.В. Бунеева), Литературное чтение и творчество (Э.Э. Кац). Но каждый из авторских коллективов в содержании программ и учебных книг реализует свои подходы и принципы: художественно-эстетический; жанрово-тематический; литературно-эстетического развития школьника, организации диалога читателя и писателя (концепция М.М. Бахтина); эстетического восприятия литературы как искусства слова; формирования мировоззрения учащихся; нравственно-эстетического воспитания; начального литературного развития.

В ряде учебников сочетаются принципы литературно-эстетического развития детей и деятельностного подхода к обучению, когда ученик выступает как субъект обучения, овладевая способами анализа литературного произведения, контролируя и оценивая свое продвижение к новым знаниям и умениям. Как решаются эти проблемы в учебниках?
В учебниках нового поколения авторов (О.В. Джежелей, Г.Н. Кудиной и З.Н. Новлянской, Т.С. Троицкой, Л.Е. Стрельцовой и НД. Тамарченко, а также подготовленных научными коллективами Российской академии наук (РАО)) заметно просматривается линия литературного развития ребенка, воспитания полноценного читателя. Умело организовано общение ребенка с учителем, текстом произведения и книгой как диалог с писателем. Ученик становится активным участником этого творческого диалога, проявляет личностное отношение к читаемому, учится выразительно читать.

Анализ новых программ и учебников показал, что общим для всех авторов является стремление обогатить читательский опыт учащихся, ввести первоначальное представление о литературном произведении как исскустве слова. Каждый авторский коллектив в большей или меньшей степени воплощает принцип развития устной речи, решает с помощью отбора произведений нравственно-эстетические проблемы, развивает словесное творчество детей. Так, Э.Э. Кац отводит значительное место творческим работам учащихся в связи с чтением литературных произведений. Различным преобразованиям литературных произведений и сочинительству детей уделяет большое внимание Т.С. Троицкая. Творчеству и литературному развитию учащихся уделяется большое внимание в программных и учебных материалах Л.Е. Стрельцовой и Н.Д. Тамарченко. Их программа Литературное образование. Азбука словесного искусства дана в рамках гуманитарного образования России.

Авторы, представляя литературу как вид искусства, вместе с тем максимально согласовывают категории литературоведческой науки с психолого-педагогическими особенностями процесса обучения читателей-детей, т. е. вводят понятия так, чтобы они были доступны начинающим читателям и усваивались детьми осознанно.

На первой ступени обучения (1 класс) ребенок учится не только слушать, воспроизводить и разыгрывать текст, но и интерпретировать его, т. е. переходить от позиции соавтора к позиции читателя. На второй ступени (2 класс) дети начинают различать художественную, созданную автором, реальность и обыденную действительность, а в 3-4 классах знакомятся с мифологией, рассматривают соотношение традиционного и художественного языка, расширяют представление об авторском вымысле.

В процессе обучения самостоятельному истолкованию текстов учащиеся получают и специальные знания о литературе. Оригинально, на моделях, вводи понятие о сюжете, различных его вариантах. Рассматриваемая программа, бесспорно, развивает маленького читателя в литературном аспекте, но рассчитана на высококвалифицированного учителя.
В русле литературно-эстетического развития построено также содержание программы Г.Н. Кудиной и З.Н. Новлянской. Авторы дают к своим учебным материалам подзаголовок Литература как предмет эстетического цикла. В основу курса положена триада автор художественный текст читатель (концепция ММ. Бахтина). Учащиеся
рассматривают текст то с авторской, то с читательской позиции, становятся то критиками, то теоретиками, постигающими законы литературного произведен!

По мнению разработчиков программы, подобная организация учебной работы позволит решить две задачи: помочь ученикам, во-первых, понять произведение как авторский замысел, увидеть воссозданную в произведении картину мира глазами автора и, во-вторых, включить произведение в свой жизненный и культурный контекст, т. е. выработать свою позицию согласиться или не согласиться с автором, вступить с ним в диалог, увидеть условный мир писателя глазами читателя. Большое значение авторы учебников придают вчитыванию в текст, его интерпретации, Литературное произведение исследуется учениками и воспринимается как индивидуальное, личностное творение автора. Такой подход применительно к обучению в начальной школе осуществлен впервые.
Ценным в новых программах является обращение к форме произведения. Школу всегда критиковали за однобокий анализ художественного произведения: рассматривалось только его логическое содержание и как довесок форма: сюжет, композиция, язык, авторская позиция, средства выразительности, их роль и место в изображении героев и событий, в воплощении авторской идеи. Теперь недостаток изживается. Усилено и внимание к эмоционально-образной стороне произведения оно стало изучаться в единстве эмоционального, образного и логического содержания, в единстве ржания и формы.
Авторы новых учебников чтения выбирают различную их структуру. Так, книги О.В. Кубасовой построены по идейно-тематическому принципу, преследуя цель формирования мировоззрения учащихся при рассмотрении нравственно-этических проблем литературных произведений. Тематический подход используют Г.М. Грехнева и К.Е. Корепова, заботясь прежде всего о речевом развитии учащихся с помощью родного слова.
Крупными жанровыми разделами представлены произведения в хронологии их создания в учебниках В.Г. Горецкого и других авторов, воплощающих художественно-эстетический принцип. Жанровые и авторские блоки составляют содержание литературного чтения в учебниках Л.А. Ефросининой и М.И. Омороковой. Такая структура способствует пониманию специфики жанра произведений рассматриваемых в сопоставлении, равнении их формы и содержания.Основной педагогический лейтмотив учебных книг Р.Н. Бунеева и Е.В. Бунеевой воспитание у детей интереса к чтению, литературе.
Особенностью ряда учебников является активное включение в учебный процесс детской книги как особого объекта учебной деятельности учащихся при изучении произведений разных авторов на уроке (О.В. Джежелей; Л.А. Ефросинина и М.И. Оморокова).
Кроме того, большинство авторов дополняют свои учебники рабочими тетрадями, задачниками, в которых организована практическая деятельность учащихся, формирующая их программные умения и навыки. О.В. Джежелей, например, предлагает практически совместить становление механизма чтения с началами литературного образования младших школьников. Ряд учебников построен в русле деятельностного подхода к обучению и содержит способы действия, ориентировочные и исполнительские умения, самоконтроль (О.В. Джежелей; Л.А. Ефроа и ММ. Оморокова; Т.Н. Кудина и З.Н. Новлянская и др.). С целью выработки навыка чтения вводятся специальные тексты и упражнения (О.В. Джежелей; Л.А. Ефросинина и М.И. Оморокова; Т.С. Троицкая; ЕМ. Матвеева; О.В. Кубасова).Общей тенденцией многих учебников является организация диалога читателя и писателя, комментарий и интерпретация произведения с читательских позиций. Диалог организуется с помощью целевых установок-обращений к ученику, помещенных в учебнике: Обрати внимание, Задумайся!, Сообрази, Перечитай, или введения литературных задач, ставящих читателя в позицию размышляющего (О.В. Джежелей), или прямой ненавязчивой с опорой на текст (ГМ. Кудина и З.Н. Новлянская).
Многие учебные книги составляют единую линию со средним звеном школы, являя собой первоначальный этап приобщения детей к литературе. Следует также заметить, что для учебных отобраны лучшие произведения русской и зарубежной классики, а также современной литературы.

Таким образом, авторы учебников нового типа стремятся подготовить полноценного читателя, осуществить литературное развитие детей, сформировать их учебную деятельность и предметные умения (навык чтения, первоначальный анализ художественных произведений в единстве их содержания и формы), а также обогатить речь учащихся.

Современная парадигма образования ориентирует школу на реализацию личностно-ориентированного обучения. В центр школьного образования поставлено развитие и воспитание человека культуры, способного на собственную образовательную траекторию, соотнося ее с национальными и общечеловеческими ценностями. Одним из приоритетных принципов построения личностно-ориентированного начального образования прошлого столетия.

Введение федеральных государственных образовательных стандартов общего образования нового поколения новый шаг в образовании. Удастся ли это сделать в начальной школе, учитывая, что младшие школьники только начинают учиться, но в силу возрастных возможностей требуют большого внимания и такта, покажет практика. Конечно, многое зависит от педагогов- экспериментаторов. Ведь им придётся пересмотреть свою работу, освоить новые методы, принять, практически осуществить то, о чём всегда говорилось (научить самостоятельной деятельности), но не оценивалось в качестве одного из основных компонентов успеваемости учащихся. И конечно же, только взаимный диалог его авторов практиков позволит добиться положительных результатов в ходе апробации.

В воспринимающей деятельности правомерно выделить две стороны. При освоении литературного произведения неотъемлемо важен прежде всего живой и бесхитростный, неаналитический, целостный отклик на него. В то же время читатель стремится отдать себе отчет в полученных впечатлениях, обдумать прочитанное, разобраться в причинах испытанных им эмоций. Такова вторичная, но тоже очень важная грань восприятия художественного произведения.

Непосредственные импульсы и разум читателя соотносятся с творческой волей автора произведения весьма непросто. Здесь имеют место и зависимость воспринимающего субъекта от художника-творца, и самостоятельность первого по отношению ко второму. Обсуждая проблему «читатель - автор», ученые высказывают разнонаправленные, порой даже полярные одно другому суждения. Они либо абсолютизируют читательскую инициативу, либо, напротив, говорят о послушании читателя автору как некой непререкаемой норме восприятия литературы.

Читатель может присутствовать в произведении впрямую, будучи конкретизированным и локализованным в его тексте. Авторы порой размышляют о своих читателях, а также ведут с ними беседы, воспроизводя их мысли и слова. В связи с этим правомерно говорить об образе читателя как одной из граней художественной «предметности». Другая, еще более значимая, универсальная форма художественного преломления воспринимающего субъекта - это подспудное присутствие в целостности произведения его воображаемого читателя, точнее говоря, «концепция адресата». Читателем-адресатом может быть и конкретное лицо (пушкинские дружеские послания), и современная автору публика (многочисленные суждения А.Н. Островского о демократическом зрителе), и некий далекий «провиденциальный» читатель, о котором говорил О.Э. Мандельштам в статье «О собеседнике».

Восприятие человеком художественного произведения осуществляется в рамках художественной коммуникации. Человек выступает и как потребитель художественной продукции, и, в известном смысле, как соучастник ее создания. Восприятие человеком художественного произведения имеет открытый характер, т.к. включает жизненный опыт субъекта, его эстетический вкус и ценностные ориентации. Эстетическое восприятие не есть простое воспроизведение художественного произведения в сознании. Это сложный процесс соучастия и сотворчества воспринимающего субъекта.

Звуковая природа музыки. Звук и интонация. Музыка как интонационный процесс. Принципы организации звуков: ладотональность, мелодия, ритм, гармония. Музыкальный склад. Типы музыкальных складов (монодийный, гетерофонный, полифонический, гомофонно-гармонический).

Музыка имеет дело со звуками. Звук создаётся колебаниями какого-либо тела, например струны. Звук обладает следующими свойствами:

Высота – частота колебания.

Тембр – присутствие обертонов (призвуков), зависит от источника звука.

Длительность – продолжительность звучания.

Громкость – амплитуда колебания.

Музыкальные звуки образуют музыкальную систему. Звуки используемые в музыке называются тонами. Самым важным свойством звука в музыке является высота, чем чаще колебания, тем выше звук. Высота звука (тона) измеряется в герцах (Гц) и определяет тональность.

Наш слух способен различать музыкальные и шумовые звуки. Шумовые звуки не имеют точной высоты, например скрип, гром, шорох, стук колёс поезда и т.п., поэтому они не используются в музыке.

Интонация в музыке это

1) музыкально-теоретическое и эстетическое понятие, имеющее несколько взаимосвязанных значений. Интонация в самом широком смысле ‒ это высотная организация музыкальных звуков (тонов) в их последовательности (сравни с временной организацией ‒ ритмом). Музыкальная интонация отличается от речевой фиксированностью звуков по высоте и подчинением их системе лада.

2) Под интонацией понимают также манеру («склад», «строй») музыкального высказывания, обусловливающую его экспрессивное (определяющееся выражаемыми в музыке чувствами), синтаксическое (утвердительное, вопросительное и т. п.), характеристическое (национальное, социальное и т. п.) и жанровое (интонация песенная, ариозная, речитативная и т. п.) значения.

Выразительность музыкальной интонации опирается на обусловленные слуховым опытом людей ассоциации с другими звучаниями, прежде всего с речью, и некоторые психо-физиологические предпосылки. Интонация в узком смысле ‒ это наименьшее сопряжение тонов в музыкальном высказывании, обладающее относительно самостоятельным выразительным значением, семантическая ячейка (единица) в музыке. Обычно подобная интонация состоит из 2‒3, иногда и из одного звука. Чаще всего это частица мелодии, попевка, хотя на её выразительность оказывают влияние ритм, гармония, тембр.

Ритм

Музыкальный ритм является максимально натуралистичной из всех основ музыки. Именно с простых ритмов, выстукиваемых на примитивных музыкальных инструментах, началась когда-то история музыки. И именно ритм, по мнению многих, является основополагающим в джазе. Ритмом можно назвать систему звуков, выстроенных во временном пространстве и воспринимаемых вне зависимости от их высоты, тембра и громкости.

Мелодия - певучее последование звуков, принадлежащих к какой-нибудь гамме или ладу. В мелодии допускаются неотдаленные модуляции, но преобладание главного лада необходимо. Кроме того, мелодия должна иметь симметрическое настроение и определенный ритм. Мелодия, как музыкальная мысль, должна быть закончена тонально и ритмически, то есть иметь каденцию в конце. Мелодия, состоящая не из равномерных протяжных нот, а из нот разной длительности, заключает в себе мотив, то есть известную ритмическую фигуру, которая повторяется в первоначальном или измененном виде и составляет рисунок мелодии.

Термин «гармония » в музыке включает ряд значений:

Приятная для слуха слаженность звуков (музыкально-эстетическое понятие: то же, что «благозвучие»;

Объединение звуков в созвучия и их закономерное последование (композиционно-техническое понятие);

Гармония как музыкально-художественное средство,

Гармонией также называется научная и учебно-практическая дисциплина, изучающая звуковысотную организацию музыки, созвучия и их связи.

Ладотональность - мажорный или минорный лад, изложенный в определенной тональности. Вместо точного определения “ладотональность” в обиходе закрепилось более краткое - тональность.

Склад в музыке - принцип сложения голосов или/и созвучий, реферируемых по их музыкально-логической и технико-композиционной функции.

Монодический; Монодия - музыкальный склад, главным фактурным признаком которого является одноголосие (пение или исполнение на музыкальном инструменте, в многоголосной форме - с дублировками в октаву или унисон).

Гетерофонный; Гетерофония - склад многоголосия; суть гетерофонии сводится к тому, что при исполнении одной и той же мелодии несколькими голосами или инструментами в одном или нескольких голосах время от времени возникает ответвление от основного напева. Эти отступления могут определяться особенностями технических возможностей голосов и инструментов, но также могут быть непосредственным проявлением музыкального творчества. Обычно реализация гетерофонии представляет собой сплав индивидуального творчества исполнителей и элементов, закреплённых традицией. К гетерофонии принадлежит, в частности, подголосочный тип многоголосия

Полифонический; Полифония - склад многоголосной музыки, характеризуемый одновременным звучанием, развитием и взаимодействием нескольких голосов (мелодических линий, мелодий в широком смысле), равноправных с точки зрения композиционно-технической (равноправные участники многоголосной фактуры) и музыкально-логической (равноправные носители «музыкальной мысли»). Противоположными полифонии складами являются монодия и гомофония («гомофонно-гармонический склад»). Словом «полифония» также называют музыкально-теоретическую дисциплину, занимающуюся изучением полифонических композиций (ранее «контрапункт»).

Гомофонно-гармонический. Гомофония - склад многоголосия присущий композиторской музыке Европы в XVII–XIX вв. С XVII в. - склад многоголосия, в котором выделяются три разных по значению пласта фактуры: мелодия (тесситурно, а также, как правило, темброво обособленный пласт фактуры, несущий «музыкальную мысль» целого), аккомпанемент (может быть структурирован многообразно, первоначально аккордовый) и бас. В отечественной музыкальной науке гомофонный склад прежде именовали также «гомофонно-гармоническим», что представляет собой очевидный плеоназм, поскольку гармония как категория музыки логически не противопоставляется полифонии.

К этому списку иногда добавляют также бурдонный склад (или бурдонную фактуру), занимающий промежуточное положение между монодией и полифонией.

Бурдон - многозначный музыкальный термин. Основное значение - непрерывно тянущийся (как правило, низкий) тон или музыкальный интервал, на фоне которого развёртывается мелодия. В наши дни, по отношению к этому понятию также применяется термин дрон.

19. Понятие «музыкальный образ». Музыкальный тематизм как носитель музыкальных образов. Тематический и нетематический материал. Приемы развития тематического материала: повтор, вариация, развитие, преобразование, контраст.

Музыкальный образ представляет собой результат всех возможных связей музыкального мышления как такового (противоречивого единства интонации и логики) со всеми сторонами теоретической и практической деятельности человека.

Подобно всякому художественному образу вообще, музыкальный образ отражает закономерности реальной действительности в типизирующих ее, обобщенных и, вместе с тем, чувственно-конкретных формах.

Образ - высшая категория музыки (как, впрочем, и любого другого искусства). Если мы, слушая музыку, улавливаем мелодии, гармонии, ритмы и т. д. постигаем даже большое количество деталей музыкальной ткани, фиксируем музыкальные темы, но не воспринимаем музыкального образа - значит, эта музыка прошла мимо нас в самом существенном и произвела впечатление скорее «технологическое», чем художественное. Только образное воздействие, образное восприятие оправдывают существование искусства, в частности музыки. При отсутствии образов музыка превращается в совокупность комбинируемых звуков.

Тематизм в музыке - пользование той же темою в обширном музыкальном сочинении, причем тема проводится не только в одной, но и во многих частях сочинения, в измененном или в основном виде. Например, в Девятой симфонии Бетховена главная тема последней части симфонии появляется и в предыдущих частях, но в неполном и несовершенном виде; в четвертой симфонии d-moll Шумана тема интродукции является в третьей части симфонии, вторая тема романса - в скерцо. Образчиком весьма удачного Т. служит первый фортепианный концерт Листа. Т. существует не только в инструментальной музыке, но и в опере. Т. - прием далеко не новый: он встречается уже у Гретри в опере «Ричард Львиное Сердце», где тема Ричарда эпизодически проходит через всю оперу. Многими, однако, он приписывается Вагнеру, у которого система Т. доведена до крайней степени. Т. в опере пользовались и пользуются в настоящее время многие композиторы, но без предвзятой сложной тематической системы. Т. встречается в операх Глинки, Серова, Чайковского, Мейербера, Гуно и мн. др.

Повторение является одним из наиболее существенных приемов созидания в музыке. Подобно тому как в архитектуре каждая капитель колонны, каждая розетка, и в конце концов все художественное целое какого-нибудь собора создаются из разработки ограниченного числа мотивов, так и в музыке каждая тема, отдел сочинения и наконец целая пьеса создаются посредством п-ия и развития немногих маленьких мотивов (см.). Это п. не является, конечно, простой репродукцией, как это часто бывает в архитектуре, где какая-нибудь восьмая или четвертая часть розетки или капители вполне тождественна такой же другой части и где десятки колонн, башенок, окон и пр. совершенно одинаковы по размерам; в музыке тождество заменяется обыкновенно более или менее заметным сходством и п. - подражанием (имитацией). Ввиду того, что музыкальные формы складываются под одновременным влиянием нескольких эстетических начал, и п. бывает весьма разнообразно. Мелодически-ритмический мотив может быть воспроизведен вполне точно, но получить, благодаря сопровождающей его гармонии иной гармонический смысл; он может быть повторен опять таки точно, но с иной акцентуацией (особенно, если в нем перемещены будут легкие и тяжелые времена); он может также повторяться на другой ступени и т.д. Последний прием встречается чаще всего; ему обязаны своим происхождением как художественные формы канона и фуги (см.), так и дилетантски ремесленные розалии (см.). Одним из важнейших видов п-ия в музыке является имитация (см.).

Вариациями ("изменениями") называются всевозможные видоизменения (метаморфозы) какой либо рельефной темы, причем последняя и в самой смелой в. должна остаться узнаваемой. Обыкновенно в. изменяет только один элемент и уж во всяком случае лишь немногие элементы темы, т.е. тактовый размер, или ритмику, или гармонию, или мелодию. Старинные Doubles (см.) оставляли во всех этих отношениях основные очертания темы неприкосновенными и только уснащали ее всевозможными украшениями и усиленной фигурацией (напр. "Harmonious blacksmith" Генделя). Напротив, современная в., которую мы находим во вполне уже развитой форме у Гайдна и Моцарта, переносит тему из мажора в минор, из 2⁄4 или 4⁄4 в 3⁄4, пунктирует или синкопирует ритмы, проводит какой либо особый (не принадлежащий к теме) мотив, противупоставляет теме другую красивую мелодию, расширяет объем мелодии введением новых наростаний или суживает его и т.д. Для в. не существует ничего запретного, при одном только условии, чтобы так или иначе сохранена была связь с темой. В то время как старинные Doubles всегда держались одной тональности, в настоящее время в вариационном произведении охотно противупоставляют друг другу контрастирующие тональности. Образцами в. могут служить: из многочисленных Бетховенских - F-dur-ные и из фп-ной сонаты As-dur; B-dur-ные Шуберта; "Variations serieuses" Мендельсона и в. для двух фп. Сен-Санса ("на тему Бетховена"). Старейшей формой довольно свободного вариационного стиля является танцевальная сюита (см.) происхождение которой относится еще к 16-му веку (см. Сюита). Строгие в. на мелодии песен ввел пожалуй впервые Сал. Росси (1623). Форма в. со времен Глинки излюблена и русскими композиторами; между прочим в опере, при чем тема в неизменном виде повторяется обыкновенно в вокальных партиях, а в. поручаются оркестру (напр. рассказ Финна или персидск. песня в "Русл. и Людм.").

Развитие – Развитие - процесс, направленный на изменение материальных и духовных объектов с целью их усовершенствования. Изменение материи и сознания, их универсальное свойство, всеобщий принцип объяснения истории природы, общества и познания.

Преобразование - Коренное изменение чего-л.

Контраст - Резко выраженная противоположность.

Музыка как символ культуры. Понятие «музыкального словаря эпохи». Элементы музыкального языка как выразительные средства музыки. Классификация средств музыкальной выразительности. Мелодия и гармония. Склад и фактура. Метроритм. Семантика музыкальной формы. Организация музыкальной ткани и ее элементов как процесс создания художественного текста.

Природа музыки двойственна, что определяет особую сложность ее анализа. С одной стороны, музыка выступает как продукт культуры, истории, традиции, коллективной мудрости, мощный фактор социальных взаимодействий, т.е. феномен, существующий объективно и предполагающий объективный подход. Но, с другой стороны, этот гигантский объект существует только потому, что питается опытом, вырастает из опыта, всегда глубоко интимного, индивидуального, субъективного.

Понятие «музыкального словаря эпохи» – словарь музыкальных терминов, соответствующие разным эпохам

Элементы музыкального языка: В то же время сам по себе элемент музыкального языка, его выразительные возможности являются «продуктом» той или иной исторической эпохи. В связи с этим, постижение художественно-выразительных значений элементов музыкального языка имеет несколько уровней.

Первый уровень - уровень музыкального языка эпохи, где музыкально-языковые образования существуют в качестве отдельных выразительных средств и осознаются в своем наиболее общем значении как инварианты.

Второй уровень - конкретное музыкальное произведение; значение элемента здесь осознается в комплексе других средств и постигается его роль в создании художественного смысла.

Третий уровень связан с получением результатов изучения данного конкретного образования в произведении, его музыкально-речевого функционирования. Здесь постигается культурно-историческая трансформация данного элемента.

Классификация средств музыкальной выразительности. Музыка - (от греч. musike - букв. - искусство муз), вид искусства, в котором средством воплощения художественных образов служат определенным образом организованные музыкальные звуки. Основные элементы и выразительные средства музыки - лад, ритм, метр, темп, громкостная динамика, тембр, мелодия, гармония, полифония, инструментовка. Музыка фиксируется в нотной записи и реализуется в процессе исполнения.

Мелодия Мело́дия (др.-греч. μελῳδία - распев лирической поэзии, от μέλος - напев, и ᾠδή - пение, распев) - один (в монодии единственный) голос музыкальной фактуры, который трактуется в теории музыки и непосредственно воспринимается слухом как композиционно-техническое и ладовое целое. Реже словом «мелодия» пользуются также для обозначения всякого голоса многоголосной фактуры («горизонтального» измерения музыки), то есть безотносительно к композиционно-техническому и ладовому осмыслению многоголосного целого. В гомофонном складе (например, в музыке венских классиков) мелодия противопоставляется аккомпанементу и басу. Это последнее понимание мелодии господствует в элементарной (школьной) теории музыки и поныне.

Гармония. Гармо́ния (др.-греч. ἁρμονία - связь, порядок; строй, лад; слаженность, соразмерность, стройность) - комплекс понятий теории музыки. Гармоничной называется (в том числе и в обиходной речи) приятная для слуха и логически постигаемая разумом слаженность звуков (музыкально-эстетическое понятие). В научной перспективе это представление приводит к композиционно-техническому пониманию гармонии как объединения звуков в созвучия и их закономерного последования. Гармония как научная и учебно-практическая дисциплина изучает звуковысотную организацию музыки.

Склад и фактура. Склад (нем. Tonsatz, франц. écriture, англ. texture) в музыке - принцип сложения голосов или/и созвучий, реферируемых по их музыкально-логической и технико-композиционной функции.

Отечественная музыкальная наука традиционно различает 4 склада:

19. монодический;

20. гетерофонный;

21. полифонический;

22. гомофонно-гармонический.

К этому списку иногда добавляют также бурдонный склад (или бурдонную фактуру), занимающий промежуточное положение между

Склад и фактура. В музыковедческой литературе понятие склада часто смешивается с понятием фактуры, а в некоторых иноязычных традициях (в частности, англоязычных) и приравнивается к ней. В другой (более распространённой) традиции, склад и фактура соотносятся как категории рода и вида. Например, аккомпанемент (как функциональный слой) в гомофонно-гармоническом складе может быть выполнен в виде аккордовой либо фигурационной (например, арпеджированной) фактуры; полифоническая пьеса может быть выдержана в гоморитмической либо имитационной фактуре и т.п.

Метроритм. Метроритм (от греч. metron - мера и rytmos - ритм) – Ритм (греч. rytmos, от reo - теку) - воспринимаемая форма протекания во времени каких-либо процессов. Многообразие проявлений Р. в разл. видах и стилях иск-в (не только временных, но и пространственных), а также за пределами художеств. сферы (Р. речи, ходьбы, трудовых процессов и т. д.) породило множество зачастую противоречащих друг другу определений Р. (что лишает это слово терминологич. чёткости). Среди них можно наметить три нерезко разграниченные группы.

В самом широком понимании Р. - временная структура любых воспринимаемых процессов, один из трёх (наряду с мелодией и гармонией) осн. элементов музыки, распределяющий по отношению ко времени (по выражению П. И. Чайковского) мелодич. и гармонич. сочетания. Р. образуют акценты, паузы, членение на отрезки (ритмич. единицы разл. уровней вплоть до отд. звуков), их группировка, соотношения по длительности и т. п.; в более узком смысле - последовательность длительностей звуков, отвлечённая от их высоты (ритмич. рисунок, в отличие от мелодического).

Семантика музыкальной формы. - Прежде всего, построение музыкальной семантики предполагает две существенно различные проблемы: Выделение в музыкальных текстах материальных единиц, являющихся носителями значения - десигнаторов музыкального языка; систематическое описание данных единиц; способов их варьирования (парадигматики), правил соединения в тексте (синтагматики), деривации. Формирование правил интерпретации музыкальных знаков.

Понимание имеет межличностный характер. Оно, по словам Шлейермахера, требует «таланта познания отдельного человека» . Понимание осуществляется двояко. Во-первых, в прямом и непосредственном общении немногих людей, как правило двоих, с глазу на глаз («собеседование»). Этот аспект понимания в качестве первичного и важнейшего тщательно рассмотрен А.А. Ухтомским . В основном же герменевтика сосредоточена на понимании, вершимом на почве текстов, прежде всего - письменных, что сближает эту область знания с филологией.

Понимание (как это явствует из приведенных суждений Г. Г. Гадамера) далеко не сводится к рациональной сфере, к деятельности человеческого интеллекта, к логическим операциям и анализу. Оно, можно казать, инонаучно и подобно скорее художественному творчеству, нежели ученым трудам. Понимание составляет единство двух начал. Это, во-первых, интуитивное постижение предмета, его «схватывание» как целого и, во-вторых) на основе непосредственного понимания, вслед за ним возникает и упрочивается истолкование (нем. Erklärung), нередко аналитическое и обозначаемое термином «интерпретация» (лат. interpretatio - объяснение). В истолковании непосредственное (интуитивное) понимание оформляется и рационализируется .

Благодаря истолкованию (интерпретации) высказываний преодолевается неполнота их первоначального понимания. Но преодолевается не в полной мере: понимание (в том числе рационально обоснованное) есть одновременно (в немалой степени) и непонимание. Интерпретатору не подобают притязания на исчерпывающую полноту истины о произведении и стоящем за ним лице. Понимание всегда относительно, и роковая помеха ему - самонадеянность. «Понимания нет, - писал Гадамер, - когда человек уверен, что ему все и так известно» . Об этом же убедительно говорил А.В. Михайлов: в интерпретациях неизменно присутствует и непонимание, ибо с любой точки зрения (индивидуальной, исторической, географической) видно далеко не все; гуманитарию, пусть он оснащен знаниями и научным методом, следует осознавать ограниченность своих возможностей .

Интерпретация как вторичный (оформляющий и, как правило, рациональный) компонент понимания - это едва ли не важнейшее понятие герменевтики, весьма насущное для искусствоведения и литературоведения.

Интерпретация сопряжена с переводом высказывания на иной язык (в другую семиотическую область), с его перекодировкой (если воспользоваться термином структурализма). Толкуемое явление как-то меняется, преображается; его второй, новый облик, отличаясь от первого, исходного, оказывается одновременно и беднее и богаче его. Интерпретация - это избирательное и в то же время творческое (созидательное ) овладение высказыванием (текстом, произведением).

При этом деятельность интерпретатора неминуемо связана с его духовной активностью. Она является одновременно и познавательной (имеет установку на объективность ) и субъективно направленной: толкователь высказывания привносит в него что-то новое, свое. Говоря иначе, интерпретация (в этом ее природа) устремлена и к постижению, и к «досотворению» понимаемого. Задача толкователя текста, по словам Шлейермахера, состоит в том, чтобы «понять речь сначала так же хорошо, а затем лучше, чем ее инициатор», т. е. осознать то, что для говорящего «оставалось неосознанным» , т. е. придать высказыванию дополнительную ясность, как бы его высветить, обнаружить скрытый смысл в смысле очевидном.

Сказанное побуждает охарактеризовать значение слова смысл. Это, по словам А.Ф. Лосева, одна из самых трудных для философии категорий . Данный термин насущен для герменевтики, а стало быть - для литературоведения. Значение слова «смысл» сопряжено с представлением о некой всеобщности, о первоначале бытия и его глубинной ценности. По словам современного философа, в слове этом «всегда сохраняется онтологический привкус» .

Смысл одновременно присутствует в человеческой реальности и ей внеположен. Жизнь проникнута энергией смысла (ибо стремится совпасть с бытием), но не становится сколько-нибудь полным его воплощением: то приближается к нему, то от него удаляется. При этом смысл (таков его собственно герменевтический аспект) так или иначе наличествует в субъективно окрашенных высказываниях, их толкованиях (интерпретациях) и (шире) в общении людей.

Смысл высказывания - это не только вложенное в него говорящим (сознательно или непреднамеренно), но также и то, что извлек из него толкователь. Смысл слова, утверждал видный психолог Л.С. Выготский, составляет совокупность того, что оно вызывает в сознании, и «оказывается всегда динамическим, текучим, сложным образованием, которое имеет несколько зон различной устойчивости» . В новом контексте слово легко меняет свой смысл. Субъективно окрашенные, личностные высказывания, «включенные» в общение, как видно, таят в себе множество смыслов, явных и скрытых, сознаваемых и не сознаваемых говорящим. Будучи «многосмысленными», они, естественно, не обладают полнотой определенности. Поэтому высказывания оказываются способными видоизменяться, достраиваться, обогащаться в различных контекстах восприятия, в частности в нескончаемых рядах интерпретаций.

§ 2. Диалогичность как понятие герменевтики

Оригинальное обсуждение проблем герменевтики, сильно повлиявшее на современную гуманитарную мысль (не только отечественную), предпринял М.М. Бахтин, разработав понятие диалогичности. Диалогичность - это открытость сознания и поведения человека окружающей реальности, его готовность к общению «на равных», дар живого отклика на позиции, суждения, мнения других людей, а также способность вызывать отклик на собственные высказывания и действия.

Доминирующим началом человеческого существования, полагал Бахтин, является межличностная коммуникация («Быть - значит общаться »), между отдельными людьми и их сообществами, народами, культурными эпохами устанавливаются постоянно видоизменяющиеся и обогащающиеся «диалогические отношения », в мир которых вовлекаются высказывания и тексты: «Нет границ диалогическому контексту (он уходит в безграничное прошлое и безграничное будущее)». Диалогическое общение может быть непосредственным (как правило, оказываясь при этом двусторонним) и опосредованным текстами (часто являясь односторонним, каков контакт читателя с автором).

Диалогические отношения знаменуют возникновение (рождение) новых смыслов, которые «не остаются стабильными (раз и навсегда завершенными)» и «всегда будут меняться (обновляясь)». Бахтин подчеркивает, что диалогические отношения неправомерно сводить к противоречию и спору, что это - прежде всего сфера духовного обогащения людей и их единения: «Согласие -одна из важнейших форм диалогических отношений. Согласие очень богато разновидностями и оттенками». В диалоге (духовной встрече ) с автором читатель, по Бахтину, преодолевает «чуждость чужого», стремится «добраться, углубиться до творческого ядра личности» создателя произведения и одновременно проявляет способность духовно обогатиться опытом другого человека и умение выразить себя.

Характеризуя науку и искусство в аспекте теории общения, Бахтин утверждал, что диалогичность составляет основу гуманитарных дисциплин и художественного творчества. Здесь высказывания (тексты, произведения) направлены на другое полноправное сознание и имеет место «активность вопрошающая, провоцирующая, отвечающая, соглашающаяся, возражающая и т. п.» . В гуманитарной сфере постигается «говорящее бытие », имеющее личностный характер.

Иное дело, утверждает Бахтин, - науки естественные и математические, где постигаются «безгласные вещи (предметы, явления, сущности, закономерности). Здесь важна не «глубина проникновения» призвание гуманитарной деятельности), а точность знания. Такое отношение к реальности ученый называет монологическим . Монологическая активность характеризуется им как «завершающая, овеществляющая, каузальная) объясняющая и умертвляющая» . Вторгаясь в гуманитарную сферу, особенно в искусство, монологизм, считает Бахтин, приносит не самые лучшие плоды, ибо заглушает голос другого человека.

С бахтинской концепцией диалогических отношений во многом сходны одновременно разрабатывавшиеся идеи западноевропейских «диалогистов» (М. Бубер и др.), а также учение А.А. Ухтомского о собеседовании как высокой ценности. Эти идеи (подобно бахтинской концепции диалогичности) развивают положения традиционной герменевтики.

§ 3. Нетрадиционная герменевтика

В последнее время за рубежом (более всего во Франции) получило распространение и иное, более широкое представление о герменевтике. Ныне этим термином обозначается учение о любом восприятии (осмыслении, толковании) фактов (поступков, текстов, высказываний, переживаний). Современные гуманитарии стали включать в сферу герменевтики даже деятельность самопознания, которая связана с заботой человека о себе и переключением его взгляда с внешнего мира на собственную персону .

Характеризуя современное гуманитарное знание, французский философ П. Рикёр говорит о двух радикально противоположных герменевтиках. Первую, традиционную, о которой шла речь выше(герменевтику-1), он называет телеологической (целенаправленной), восстанавливающей смысл; здесь неизменно присутствует внимание к иному смыслу высказывания и сказавшемуся в нем человеческому духу. Герменевтика-2, на которой сосредоточивается Рикёр, ориентирована археологически : на первопричину высказывания и выявляет подоплеку явного смысла, что знаменует его редуцирование, разоблачение, во всяком случае - снижение. Истоки этой ветви герменевтической мысли ученый усматривает в учениях Маркса, Нищие, Фрейда, видевших доминанту человеческого существования в экономическом интересе, воле к власти, сексуальных импульсах. Эти мыслители, полагает Рикёр, выступили «главными действующими лицами подозрения» и в качестве срывателей масок; их учения - это прежде всего «деятельность по разоблачению «ложного» сознания». Разоблачительные (редукционистские) герменевтики, утверждает он, основываются на теории иллюзии: человек склонен искать утешения (ибо жизнь жестока) в иллюзорном мире одухотворенности и провозглашаемых смыслов. И задача археологически ориентированной, разоблачающей герменевтики состоит в том, чтобы «рассекретить» неосознанное и потаенное: здесь «скрытая и безмолвствующая часть человеку выносится на всеобщее обозрение», что, подчеркивает ученый, в наибольшей мере относится к психоаналитическим интерпретациям . К сказанному П. Рикёром добавим: в русле разоблачительной, редуцирующей герменевтики находится и деконструктивизм Жака Деррида с его единомышленниками и продолжателями. В составе герменевтики-2 интерпретации утрачивают свои связи с непосредственным пониманием и диалогической активностью, главное же, лишаются устремленности к обретению согласия.

Эту ветвь герменевтики, воспользовавшись бахтинской лексикой, правомерно назвать «монологической», ибо она притязает на полноту обретаемого знания. Основной ее принцип - пребывание на позициях «отчужденной» вненаходимости, рассмотрение личностных проявлений как бы с птичьего полета. Если традиционная герменевтика устремлена к претворению чужого в свое, к обретению взаимопонимания и согласия, то «новая» герменевтика склонна к надменности и подозрительности к рассматриваемым высказываниям, а потому порой оборачивается этически небезупречным подглядыванием скрываемого и сокровенного.

В то же время установки нетрадиционной герменевтики привлекательны устремленностью к четкости и строгости познания. Сопоставление двух охарактеризованных нами родов понимания и интерпретаций приводит к мысли, что для гуманитарных наук насущен и оптимален некий баланс доверия и критичности к «говорящему бытию», к сфере человеческих самопроявлений.

Восприятие литературы.

Читатель

Рассмотренные положения герменевтики проливают свет на закономерности восприятия литературы и на его субъекта, т. е. читателя.

В воспринимающей деятельности правомерно выделить две стороны. При освоении литературного произведения неотъемлемо важен прежде всего живой и бесхитростный, неаналитический, целостный отклик на него. «Истинное художество <…> -писал И.А. Ильин, - надо принять в себя; надо непосредственно приобщиться ему. И для этого надо обратиться к нему с величайшим художественным доверием , - по-детски открыть ему свою душу» . Ту же мысль применительно к театру высказал И. В. Ильинский. По его словам, культурный зритель подобен ребенку: «Истинная культура зрителя выражается в непосредственном, свободном, ничем не стесняемом реагировании на то, что он видит и слышит в театре. Реагировании по воле души и сердца» .

В то же время читатель стремится отдать себе отчет в полученных впечатлениях, обдумать прочитанное, разобраться в причинах испытанных им эмоций. Такова вторичная, но тоже очень важная грань восприятия художественного произведения. Г.А. Товстоногов писал, что театральный зритель после спектакля на протяжении какого-то промежутка времени «обменивает» испытанные им в театре чувства на мысли . Это в полной мере относится и к читателю. Потребность в интерпретации произведений органически вырастает из живых, бесхитростных читательских откликов на него. Вовсе не думающий читатель и тот, кто ищет в прочитанном лишь повод для рассуждений, по-своему ограничены. И «чистый аналитик», пожалуй, еще в большей мере, чем тот, кто своей наивностью подобен ребенку.

Первого рода «крен» имел место в высказываниях А.А. Потебни. Исходя из того, что содержание словесно-художественного произведения (когда оно окончено) «развивается уже не в художнике, а в понимающих», ученый утверждал, что «заслуга художника не в том minimum"e содержания, какое думалось ему при создании, а в известной гибкости образа», способного «возбуждать самое разнообразное содержание». Здесь возводится в абсолют творческая (созидательная) инициатива читателя, вольное, не знающее границ «достраивание» им того, что наличествует в произведении. Это представление о независимости читателей от создателя произведения, его намерений и устремлений доведено до крайности в современных постструктуралистских работах, в особенности у Р. Барта с его концепцией смерти автора (см. с. 66–68).

Но в науке о литературе влиятельна и иная тенденция, противостоящая нивелированию автора ради возвышения читателя. Полемизируя с Потебней, А.П. Скафтымов подчеркивал зависимость читателя от автора: «Сколько бы мы ни говорили о творчестве читателя в восприятии художественного произведения, мы все же знаем, что читательское творчество вторично, оно в своем направлении и гранях обусловлено объектом восприятия. Читателя все же ведет автор, и он требует послушания в следовании его творческим путям. И хорошим читателем является тот, кто умеет найти в себе широту понимания и отдать себя автору» . По мысли Н.К. Бонецкой, читателю важно помнить прежде всего об исходных, первичных, однозначно ясных художественных значениях и смыслах, идущих от автору, от его творческой воли. «Смысл, вложенный в произведение автором, есть величина принципиально постоянная», - утверждает она, подчеркивая, что забвение этого смысла крайне нежелательно .

Обозначенные точки зрения, имея несомненные резоны, в то же время и односторонни, так как знаменуют сосредоточение либо на неопределенности и открытости, либо, напротив, на определенности и однозначной ясности художественного смысла. Обе эти крайности преодолеваются герменевтически ориентированным литературоведением, которое разумеет отношение читателя к автору как диалог, собеседование, встречу. Литературное произведение для читателя - это одновременно и «вместилище» определенного круга чувств и мыслей, принадлежащих автору и им выражаемых, и «возбудитель» (стимулятор) его собственной духовной инициативы и энергии. По словам Я. Мукаржовского, единство произведения задано творческими намерениями художника, но вокруг этого «стержня» группируются «ассоциативные представления и чувства», возникающие у читателя независимо от воли автора . К этому можно добавить, во-первых, что в очень многих случаях читательское восприятие оказывается по преимуществу субъективным, а то и вовсе произвольным: непонимающим, минующим творческие намерения автора, его взгляд на мир и художественную концепцию. И, во-вторых (и это главное), для читателя оптимален синтез глубокого постижения личности автора, его творческой воли и его собственной (читательской) духовной инициативы. О такого рода ориентации читателя как благой и всеобщей писал Л.Н. Толстой: «<…> когда мы читаем или созерцаем художественное произведение нового автора, основной вопрос, возникающий в нашей душе, всегда такой: «Ну-ка, что ты за человек? <…> Если же это старый, уже знакомый писатель, то вопрос уже не о том, кто ты такой, а «ну-ка, что можешь ты сказать мне еще нового? с какой стороны теперь ты осветишь мне жизнь?»

Чтобы диалоги-встречи, обогащающие читателя, состоялись, ему нужны и эстетический вкус, и живой интерес к писателю и его произведениям, и способность непосредственно ощущать их художественные достоинства. Вместе с тем чтение - это, как писал В.Ф. Асмус, «труд и творчество»: «Никакое произведение не может быть понято <…> если читатель сам, на свой страх и риск не пройдет в собственном сознании по пути, намеченному в произведении автором <…> Творческий результат чтения в каждом отдельном случае зависит <… > от всей духовной биографии <…> читателя <…> Наиболее чуткий читатель всегда склонен перечитывать выдающееся художественное произведение» .

Такова норма (иначе говоря, лучший, оптимальный «вариант») читательского восприятия. Осуществляется она каждый раз по-своему и далеко не всегда в полной мере. К тому же авторские ориентации на вкусы и интересы читающей публики бывают самыми разными. И литературоведение изучает читателя в различных его ракурсах, главное же - в его культурно-исторической многоликости.

§ 2. Присутствие читателя в произведении. Рецептивная эстетика

Другая, еще более значимая, универсальная форма художественного преломления воспринимающего субъекта - это подспудное присутствие в целостности произведения его воображаемого читателя, точнее говоря, «концепция адресата» . Читателем-адресатом может быть и конкретное лицо (пушкинские дружеские послания), и современная автору публика (многочисленные суждения А.Н. Островского о демократическом зрителе), и некий далекий «провиденциальный» читатель, о котором говорил О.Э. Мандельштам в статье «О собеседнике».

Читатель-адресат тщательно рассмотрен западногерманскими учеными (г. Констанц) в 1970-е годы (Х.Р. Яусс, В. Изер), составившими школу рецептивной эстетики (нем. Rezeption - восприятие) . В том же русле одновременно работал М. Науман (ГДР). Названные ученые исходили из того, что художественный опыт имеет две стороны: продуктивную (креативную, творческую) и рецептивную (сфера восприятия). Соответственно, считали Яусс и Изер, наличествуют два рода эстетических теорий: традиционные теории творчества (явленного прежде всего в искусстве) - и новая, ими создаваемая теория восприятия, ставящая в центр не автора, а его адресата. Последнего именовали имплицитным читателем , подспудно присутствующим в произведении и ему имманентным . Автору (в свете этой теории) присуща прежде всего энергия воздействия на читателя, именно ей придается решающее значение . Другая же сторона художнической активности (порождение и запечатление значений и смыслов) сторонниками рецептивной эстетики отодвигается на второй план (хотя и не отвергается). В составе словесно-художественных произведений акцентируется угадывающаяся в них программа воздействия на читателя, заложенный в них потенциал воздействия (нем. Wirkungspotenzial) , так что структура текста рассматривается как апелляция (обращение к читателю, направленное ему послание). Вложенный в произведение потенциал воздействия, утверждают представители рецептивной эстетики, определяют его восприятие реальным читателем.

§ 3. Реальный читатель. Историко-функциональнов изучение литературы

Наряду с потенциальным, воображаемым читателем (адресатом), косвенно, а иногда прямо присутствующим в произведении, для литературоведения интересен и важен читательский опыт как таковой. Реально существующим читателям и их группам присущи самые разные, часто не похожие одна на другую установки восприятия литературы, требования к ней. Эти установки и требования, ориентации и стратегии могут либо соответствовать природе литературы и ее состоянию в данную эпоху, либо с ними расходиться, и порой весьма решительно. Рецептивной эстетикой они обозначаются термином горизонт ожиданий , взятым у социологов К. Мангейма и К. Поппера . Художественный эффект при этом рассматривается как результат соединения (чаще всего конфликтного) авторской программы воздействия с восприятием, осуществляемым на базе горизонта читательских ожиданий. Суть деятельности писателя, по мысли Х.Р. Яусса, состоит в том, чтобы учесть горизонт читательских ожиданий, а вместе с тем нарушить эти ожидания, предложить публике нечто неожиданное и новое. Читательская среда при этом мыслится как нечто заведомо консервативное, писатели же - в качестве нарушителей привычек и обновителей опыта восприятия, что, заметим, имеет место далеко не всегда. В читательской среде) затронутой авангардистскими веяниями, от авторов ждут не соблюдения правил и норм, не чего-то устоявшегося, а, напротив, безоглядно-смелых смещений, разрушений всего привычного. Горизонты ожидания читателей необычайно многообразны. От литературных произведений ждут и гедонистического удовлетворения, шокирующих эмоций, и вразумлений и поучений, и выражения хорошо знакомых истин, и расширения кругозора (познание реальности), и погружения в мир фантазий, и (что наиболее отвечает сути искусства близких нам эпох) эстетического наслаждения в органическом сочетании с приобщением к духовному миру автора, творчество которого отмечено оригинальностью и новизной. Этот последний род читательских ожиданий правомерно считать иерархически высшим, оптимальной установкой художественного восприятия.

Кругозором, вкусами и ожиданиями читающей публики во многом определяются судьбы словесно-художественных произведений, а также мера авторитетности и популярности их авторов. «История литературы - не есть только история писателей <…> но и история читателей», - отмечал Н.А. Рубакин, известный книговед и библиограф рубежа XIX–XX столетий .

Читающая публика с ее установками и пристрастиями, интересами и кругозором изучается не столько литературоведами, сколько социологами, составляя предмет социологии литературы. Вместе с тем воздействие литературы на жизнь общества, ее понимание и осмысление читателями (иначе говоря - литература в меняющихся социально-культурных контекстах ее восприятия) является предметом одной из литературоведческих дисциплин - историко-функционального изучения литературы (термин предложен М.Б. Храпченко в конце 1960-х годов).

Главная область историко-функционального изучения литературы - бытование произведений в большом историческом времени, их жизнь в веках. Вместе с тем оказывается важным и рассмотрение того, как осваивалось творчество писателя людьми его времени. Изучение откликов на только что появившееся произведение составляет необходимое условие его осмысления. Ведь авторы обращаются, как правило, прежде всего к людям своей эпохи, и восприятие литературы ее современниками часто отмечено предельной остротой читательских реакций, будь то резкое неприятие (отталкивание) либо, напротив, горячее, восторженное одобрение. Так, Чехов представлялся многим из его современников «мерилом вещей», а его книги - «единственной правдой о том, что творилось вокруг» .

Изучение судеб литературных произведений после их создания основывается на источниках и материалах самого разного рода. Это количество и характер изданий, тиражи книг, наличие переводов на иные языки, состав библиотек. Это, далее, письменно зафиксированные отклики на прочитанное (переписка, мемуары, заметки на полях книг). Но наиболее существенны при уяснении исторического функционирования литературы высказывания о ней, «выходящие на публику»: реминисценции и цитаты во вновь создаваемых словесно-художественных произведениях, графические иллюстрации и режиссерские постановки, а также отклики на литературные факты публицистов, философов, искусствоведов, литературоведов и критиков. К деятельности последних, составляющей неоценимо важное свидетельство о функционировании литературы, мы и обратимся.

§ 4. Литературная критика

Реальные читатели, во-первых, меняются от эпохи к эпохе и, во-вторых, решительно не равны одни другим в каждый исторический момент. Особенно резко отличаются друг от друга читатели сравнительно узкого художественно образованного слоя, в наибольшей мере причастные интеллектуальным и литературным веяниям своей эпохи, и представители более широких кругов общества) которых (не вполне точно) именуют «массовыми читателями».

Своего рода авангард читающей публики (точнее - ее художественно образованной части) составляют литературные критики. Их деятельность является весьма существенным компонентом (одновременно и фактором) функционирования литературы в ее современности. Призвание и задача критики - оценивать художественные произведения (в основном вновь созданные) и при этом обосновывать свои суждения. «Вы читаете поэму, смотрите на картину, слушаете сонату, - писал В.А. Жуковский, - чувствуете удовольствие или неудовольствие - вот вкус; разбираете причину того и другого - вот критика» .

Литературная критика выполняет роль творческого посредника между писателями и читателями. Она способна стимулировать и направлять писательскую деятельность. В.Г. Белинский, как известно, оказал немалое влияние на писателей, пришедших в литературу в 1840-е годы, в частности на Ф.М. Достоевского, Н.А. Некрасова, И.С. Тургенева. Воздействует критика и на читающую публику, порой весьма активно. «Убеждения, эстетический вкус» критика, его «личность в целом», «могут быть не менее интересны, чем творчество писателя» .

Критика прошлых столетий (вплоть до XVIII-го) была по преимуществу нормативной . Обсуждаемые произведения она настойчиво соотносила с жанровыми образцами. Новая же критика (Х1Х-ХХ вв.) исходит из прав автора на творчество по законам, им самим над собой признанным. Она интересуется прежде всего неповторимо-индивидуальным обликом произведения, уясняет своеобразие его формы и содержания (и в этом смысле является интерпретирующей ). «Да простит мне Аристотель, - писал Д. Дидро, предваряя эстетику романтизма, - но неверна та критика, которая выводит непреложные законы на основании наиболее совершенных произведений; как будто бы способы нравиться не бесчисленны!»

Оценивая и интерпретируя отдельные произведения, критика вместе с тем рассматривает и литературный процесс современности (жанр критического обозрения текущей литературы в России упрочился с пушкинской эпохи), а также формирует художественно-теоретические программы, направляя литературное развитие (статьи позднего В.Г. Белинского о «натуральной школе», работы Вяч. Иванова и А. Белого о символизме). В компетенцию литературных критиков входит также рассмотрение давно созданных произведений в свете проблем их (критиков) современности. Яркие свидетельства тому - статьи В.Г. Белинского о Державине, И.С. Тургенева «Гамлет и Дон Кихот», Д.С. Мережковского о Толстом и Достоевском .

Литературная критика соотносится с наукой о литературе неоднозначно. Опираясь на анализ произведений, она оказывается впрямую причастной научному знанию. Но бытует также критика-эссеистика , не притязающая на аналитичность и доказательность, являющая собой опыты субъективного, по преимуществу эмоционального освоения произведений. Характеризуя свою статью «Трагедия Ипполита и Федры» (о Еврипиде) как эссеистскую, И. Анненский писал: «Я намерен говорить не о том, что подлежит исследованию и подсчету, а о том, что я пережил, вдумываясь в речи героев и стараясь уловить за ними идейную и поэтическую сущность трагедии» . «Приговоры вкуса», бесспорно, имеют свои законные права в литературной критике и в тех случаях, когда они не получают логического обоснования.

§ 5. Массовый читатель

Круг чтения и, главное, восприятие прочитанного людьми разных общественных слоев весьма несхожи. Так, в русской крестьянской, а отчасти городской, рабоче-ремесленной среде XIX в. центром чтения была литература религиозно-нравственной направленности: книги по преимуществу житийного жанра, именовавшиеся «божественными» (которые, заметим, в эту пору не привлекали внимания художественно образованной среды и вообще образованного слоя; одно из немногих исключений - Н.С. Лесков). В круг чтения народного читателя входили также книги развлекательного, авантюрного, иногда эротического характера, которые назывались «сказками» (знаменитые «Бова», «Еруслан», «Повесть о милорде Георге»). Эти книги в какой-то степени «оглядывались» на учительную религиозно-нравственную словесность: идеал законного брака был непререкаем в глазах авторов, принципы морали в финальных эпизодах торжествовали. «Высокая» же литература XIX в. дороги к народному читателю долгое время не находила (в какой-то мере исключением были пушкинские сказки, гоголевские «Вечера на хуторе…», лермонтовская «Песнь про <…> купца Калашникова»). В русской классике читатель из народа видел нечто чуждое его интересам, далекое от его духовно-практического опыта, воспринимал ее по критериям привычной житийной словесности, а потому чаще всего испытывал недоумение и разочарование. Так, в пушкинском «Скупом рыцаре» слушатели обращали внимание прежде всего на то, что Барон умер без покаяния. Не привыкшие к вымыслу в «неразвлекательных», серьезных произведениях, люди воспринимали изображенное писателями-реалистами как описание действительно имевших место лиц, судеб, событий . Н.А. Добролюбов имел все основания сетовать, что творчество больших русских писателей достоянием народа не становится .

Программу сближения народной культуры и культуры образованного слоя («господской») наметил Ф.М. Достоевский в статье «Книжность и грамотность» (1861). Он утверждал, что художественно образованным людям, стремящимся просветить всех иных, следует обращаться к читателям из народа не свысока (в качестве заведомо умных к заведомо глупым), но уважая их благодатную, ничем не стесняемую веру в справедливость, и при этом помнить, что к «господскому обучению» народ относится с - исторически оправданной подозрительностью. Достоевский считал необходимым для России, чтобы образованная часть общества соединилась с «народной почвой» и приняла в себя «народный элемент» . В этом направлении мыслили и работали народники и толстовцы в конце XIX в. Большую роль сыграла издательская деятельность И.Д. Сытина и толстовского «Посредника». Контакты народного читателя с «большой литературой» ощутимо упрочились .

XX в. с его мучительными социально-политическими коллизиями не только не смягчил, но, напротив, обострил противоречия между читательским опытом большинства и художественно образованного меньшинства. В эпоху мировых войн, тоталитарных режимов, непомерной урбанизации (в ряде случаев насильственной) массовый читатель закономерно отчуждается от духовных и эстетических традиций и далеко не всегда получает взамен что-либо позитивно значимое. Об исполненной жизненных вожделений, потребительских настроений бездуховной массе писал в 1930 г. X. Ортега-и-Гассет. По его мысли, облик массового человека XX в. связан прежде всего с тем, что наступившая эпоха «чувствует себя сильнее, «живее» всех предыдущих эпох», что «она потеряла всякое уважение, всякое внимание к прошлому <…> начисто отказывается от всякого наследства, не признает никаких образцов и норм» . Все это, естественно, не располагает к освоению подлинного, высокого искусства.

Однако круг чтения широкой публики любой эпохи (в том числе нашей) весьма широк и, так сказать, многоцветен. Он не сводится к примитивному «чтиву» и включает в себя литературу, обладающую бесспорными достоинствами, и, конечно, классику. Художественные интересы так называемого «массового читателя» неизменно выходят за рамки произведений тривиальных, однообразных, низкопробных.

Литературные иерархии и репутации

Свое художественное предназначение литературные произведения выполняют по-разному, в большей или меньшей мере, а то и вовсе от него уклоняются. В этой связи оказываются насущными такие понятия, как, с одной стороны, высокая литература (строгая, подлинно художественная), с другой - массовая («тривиальная») литература («паралитература», «литературный низ»), а также беллетристика. Четкость и строгость разграничения названных феноменов в современном литературоведении отсутствует, понятия литературного «верха» и «низа» порождают нескончаемые разнотолки и споры. Но опыты выстраивания литературных фактов в некие иерархии предпринимаются весьма настойчиво.

§ 1. «Высокая литература». Литературная классика

Словосочетания «высокая (или строгая) литература», «литературный верх» не обладают полнотой смысловой определенности. Вместе с тем они служат логическому выделению из всей «литературной массы» (включающей в себя и конъюнктурные спекуляции, и графоманию, и, по выражению американского ученого, «пакостную литературу», какова порнография) той ее части, которая достойна уважительного внимания и, главное, верна своему культурно-художественному призванию. Некий «пик» этой литературы («высокой») составляет классика - та часть художественной словесности, которая интересна и авторитетна для ряда поколений и составляет «золотой фонд» литературы.

Слово «классический» (от лат . classicus - образцовый) используется искусствоведами и литературоведами в разных значениях: классики как писатели античности противопоставляются авторам Нового времени, а представители классицизма (тоже именуемые классиками) - романтикам; в обоих этих случаях за словом «классический» стоит представление о порядке, мере, гармонии. В этом же смысловом русле литературоведческий термин «классический стиль», который связывается с представлением о гармонической цельности и мыслится как своего рода ориентир для каждой национальной литературы (в русской словесности классический стиль наиболее полно воплощен в творчестве Пушкина) .

В словочетании же художественная (или литературная) классика (о ней и пойдет речь) содержится представление о значительности, масштабности, образцовости произведений. Писатели-классики - это, по известному выражению Д.С. Мережковского, вечные спутники человечества. Литературная классика являет собой совокупность произведений первого ряда . Это, так сказать, верх верха литературы. Она, как правило, опознается лишь извне, со стороны, из другой, последующей эпохи. Классическая литература (и в этом ее суть) активно включена в межэпохальные (трансисторичекие) диалогические отношения.

Поспешное возведение автора в высокий ранг классика рискованно и далеко не всегда желательно, хотя пророчества о будущей славе писателей порой оправдываются (вспомним суждения Белинского о Лермонтове и Гоголе). Говорить, что тому или иному современному писателю уготована судьба классика, подобает лишь предположительно, гипотетически. Автор, признанный современниками, - это лишь «кандидат» в классики. Вспомним, что предельно высоко оценивались в пору их создания произведения не только Пушкина и Гоголя, Л. Толстого и Чехова, но и Н.В. Кукольника, С.Я. Надсона, В.А. Крылова (популярнейшего драматурга 1870–1880-хгодов). Кумиры своего времени - еще не классики. Бывает (и примеров тому немало), что «появляются литераторы, которые художественно-неосмысленным мнением и беспредметно-обывательским вкусом публики поднимаются на несоответственную и не принадлежащую им высоту, при жизни объявляются классиками, помещаются неосновательно в пантеон национальной литературы и затем, иногда еще при жизни (если они живут долго) - бледнеют, отцветают, стушевываются в глазах новых подрастающих поколений» . Вопрос о том, кто достоин репутации классика, как видно, призваны решать не современники писателей, а их потомки.

Границы между классикой и «неклассикой» в составе строгой литературы прошлых эпох размыты и изменчивы. Ныне не вызовет сомнений характеристика К.Н. Батюшкова и Б.А. Баратынского как поэтов-классиков, но долгое время эти современники Пушкина пребывали во «втором ряду» (вместе с В.К. Кюхельбекером, И.И. Козловым, Н.И. Гнедичем, заслуги которых перед отечественной словесностью бесспорны, но размах литературной деятельности и популярность у публики не так уж велики).

Вопреки широко бытующему предрассудку художественная классика отнюдь не является некой окаменелостью. Жизнь прославленных творений исполнена нескончаемой динамики (при всем том, что высокие репутации писателей сохраняют стабильность). «Каждая эпоха, - писал М.М. Бахтин, - по-своему переакцентирует произведения ближайшего прошлого. Историческая жизнь классических произведений есть, в сущности, непрерывный процесс их социально идеологической переакцентуации». Бытование литературных произведений в большом историческом времени сопряжено с их обогащением. Их смысловой состав способен «расти, досоздаваться далее»: на «новом фоне» классические творения раскрывают «все новые и новые смысловые моменты» .

При этом прославленные творения прошлого в каждый отдельный исторический момент воспринимаются по-разному, нередко вызывая разногласия и споры. Вспомним широчайший диапазон трактовок пушкинского и гоголевского творчества, разительно не похожие одна на другую интерпретации трагедий Шекспира (в особенности «Гамлета»), бесконечно разнообразные прочтения образа Дон Кихота или творчества И.В. Гете с его «Фаустом», чему посвящена знаменитая монография В.М. Жирмунского . Бурю обсуждений и споров вызвали в XX в. произведения Ф.М. Достоевского, в особенности - образ Ивана Карамазова .

Пребывание литературы в большом историческом времени отмечено не только обогащением произведений в сознании читателей, но и серьезными «смыслоутратами». Для бытования классики неблагоприятны, с одной стороны, авангардистское небрежение культурным наследием и произвольная, искажающая модернизация прославленных творений - их прямолинейное осовременивание («фантазии заблудившегося ума и вкуса тиранят классику со всех сторон»), с другой стороны - омертвляющая канонизация, оказенивание, догматическая схематизация авторитетных произведений как воплощений окончательных и абсолютных истай (то, что называют культурным классицизмом ). Подобная крайность в отношении классики неоднократно оспаривалась. Так, К.Ф. Рылеев утверждал, что «превосходные творения некоторых древних и новых поэтов должны внушать <… > уважение к ним, но отнюдь не благоговение, ибо это <…> вселяет <…> какой-то страх, препятствующий приблизиться к превозносимому поэту» . Нормой отношения к классике является неимперативное, свободное признание ее авторитета, которое не исключает несогласия, критического отношения, спора (именно такова позиция Г. Гессе, заявленная в его эссе «Благодарность Гете») .

Далеко не бесспорна нередко применяемая то к Шекспиру, то к Пушкину, то к Толстому формула «наш современник», отдающая излишней фамильярностью. Классика призвана к тому, чтобы, находясь вне современности читателей, помогать им понять самих себя в широкой перспективе культурной жизни - как живущих в большом историческом времени. Составляя повод и стимул для диалога между разными, хотя в чем-то существенном и сродными культурами, она обращена прежде всего к людям духовно оседлым (выражение Д.С. Лихачева), которые живо интересуются историческим прошлым и причастны ему.

Классику порой характеризуют как канонизированную литературу . Так, имея в виду прославленных русских писателей XVIII–XIX вв., В.Б. Шкловский не без иронии говорил о ряде «литературных святых, которые канонизированы» . Однако канонизация классики, выражающаяся в содействии публикациям лучших произведений, в установлении большим писателям и поэтам памятников, во включении их творений в учебные программы, в их настойчивой популяризации, имеет безусловно позитивное значение для художественной культуры.

Вместе с тем между поистине классической литературой и литературой, санкционируемой некими авторитетами (государство, художественная элита) существует серьезное различие. Официальные власти (особенно при тоталитарных режимах) нередко абсолютизируют значимость определенной части литературы (как прошлой, так и современной) и навязывают свою точку зрения читающей публике, порой весьма агрессивно. Яркий пример тому - директивно прозвучавшая в 1935 г. фраза И.В. Сталина о том, что Маяковский был и остается лучшим, талантливейшим поэтом советской эпохи. Актами канонизации творчества писателей были также присуждения им Сталинских премий. На канонизацию писателей и их творчества порой притязают (и поныне!) культурно-художественные элиты. «Мы готовы, - писал пятнадцать лет назад Вяч. Вс. Иванов, - к принятию новых решений о том, что именно из прошлого больше всего нужно нашему настоящему и будущему» .

Однако репутация писателя-классика (если он действительно классик) не столько создается чьими-то решениями (и соответствующей литературной политикой), сколько возникает стихийно, формируется интересами и мнениями читающей публики на протяжении длительного времени, ее свободным художественным самоопределением. «Кто составляет списки классиков?» - этот вопрос, который порой ставят и обсуждают искусствоведы и литературоведы, на наш взгляд, не вполне корректен. Если подобные списки и составляются какими-либо авторитетными лицами и группами, то они лишь фиксируют общее мнение, уже сложившееся о писателях.

Прославленный не по программе
И вечный вне школ и систем,
Он не изготовлен руками
И нам не навязан никем.

Эти слова Б.Л. Пастернака о Блоке (стихотворение «Ветер»), на наш взгляд, являются поэтической формулой, характеризующей оптимальный путь художника слова к репутации классика.

В составе литературной классики различимы авторы, которые обрели всемирную непреходящую значимость (Гомер, Данте, Шекспир, Гете, Достоевский), и национальные классики - писатели, имеющие наибольшую авторитетность в литературах отдельных народов (в России это плеяда художников слова, начиная с Крылова и Грибоедова, в центре которой - Пушкин). По словам С.С. Аверинцева, произведения Данте - для итальянцев, Гете - для немцев, Пушкина - для русских «отчасти сохраняют ранг «Писания» с большой буквы» . Национальная классика, естественно, входит в классику мировую лишь частично.

В ряде случаев прославленные создания искусства подвергаются весьма жесткой критике. Так, в седьмом «Философическом письме» П.Я. Чаадаев сокрушал Гомера, утверждая, что поэт воспевал «гибельный героизм страстей», идеализировал и обожествлял «порок и преступление». По его мысли, нравственное чувство христианина должно порождать отвращение к гомеровскому эпосу, который «ослабляет напряжение ума», «убаюкивает и усыпляет человека «своими мощными иллюзиями» и на котором лежит «немыслимое клеймо бесчестия» . Сурово отзывался о шекспировских пьесах Л.Н. Толстой в статье «О Шекспире и драме».

В XX столетии «колеблемым треножником» нередко оказывалась художественная классика как таковая (в начале века это выражение Пушкина далеко не случайно было подхвачено Ходасевичем). Обосновывая программу символизма, А. Белый видел заслугу «поистине» современного искусства в том, что им «сорвана, разбита безукоризненная окаменелая маска классического искусства» . В подобного рода нападках на классическое наследие (имеющих некоторые резоны в качестве протеста против догматически узких толкований прославленных произведений) ему ошибочно приписывается мертвенная неподвижность и забывается неизбывная динамика восприятия созданий поистине художественных.

Словосочетание «массовая литература» имеет разные значения. В широком смысле это все то в литературе, что не получило высокой оценки художественно образованной публики: либо вызвало ее негативное отношение, либо осталось ею не замеченным. Так, Ю.М. Лотман, разграничив литературу «вершинную» и «массовую», в сферу последней включил стихи Ф.И. Тютчева, какими они неприметно явились в пушкинскую эпоху. Ученый считает, что тютчевская поэзия вышла за рамки массовой литературы лишь тогда (вторая половина XIX века), когда она была высоко оценена художественно образованным слоем .

Литературный «низ» русского XIX в. нетрудно представить, хотя бы в самых общих чертах познакомившись со знаменитой, много раз переиздавшейся с 1782 по 1918 г. повестью о милорде Георге, исполненной весьма примитивной сентиментальности, банальных мелодраматических эффектов и одновременно грубовато просторечной. Приведем цитату, в комментариях не нуждающуюся: «Королева начала неутешно плакать, рвать на себе платье и волосы, бегая по своим покоям, как изумленная Бахусова нимфа, хотящая лишить себя жизни; девицы ее держат, ничего не смея промолвить, а она кричит: «Ах! Несчастная Мусульмина, что я над собою сделала и как могла упустить из рук такого злодея, который повсюду будет поносить честь мою! Почто я такому жестокосердому обманщику) прельстясь на его прекрасную рожу) открылась в любви моей?»… Выговоря сие, схватя кинжал, хотела заколоться; но девицы, отнявши оный и взяв ее без всякого чувства, отнесли в спальню и положили на постелю» .

В. Г. Белинский в своей рецензии на очередное издание этой повести (автор - Матвей Комаров) восклицал: «Сколько поколений в России начало свое чтение, свое занятие литературой с «Английского милорда»!» И иронически замечал, что Комаров - «лицо столь же великое и столь же таинственное в нашей литературе, как Гомер в греческой», что его сочинения «разошлись едва ли не в десятках тысяч экземпляров и нашли для себя публику помногочисленнее, нежели «Выжигины» г. Булгарина» .

Паралитература обслуживает читателя, чьи понятия о жизненных ценностях, о добре и зле исчерпываются примитивными стереотипами, тяготеют к общепризнанным стандартам. Именно в этом отношении она является массовой. По словам X. Ортеги-и-Гассета, представитель массы - это «всякий и каждый, кто ни в добре, ни в зле не мерит себя особой мерой, а ощущает таким же, «как все», и не только не удручен, но доволен собственной неотличимостью» .

В соответствии с этим герои книг, принадлежащих паралитературе, лишены, как правило, характера, психологической индивидуальности, «особых примет». «Мой Выжигин, - писал Ф. Булгарин в предисловии к роману «Иван Выжигин», - есть существо, доброе от природы, но слабое в минуты заблуждения, подвластное обстоятельствам, человек, каких мы видим в свете много и часто. Таким я хотел изобразить его. Происшествия его жизни таковы, что могли бы случиться со всяким без прибавления вымысла» .

Персонажи произведений, которые мы относим к паралитературе, превращены в фикцию личности, в некий «знак». Поэтому неслучайно авторы бульварных романов так любят значимые фамилии-маски. «Г. Булгарин, - писал А. С. Пушкин о романах своего литературного антагониста, - наказует лица разными затейливыми именами: убийца назван у него Ножевым, взяточник - Взяткиным, дурак - Глаздуриным и проч. Историческая точность одна не дозволяла ему назвать Бориса Годунова Хлопоухиным, Дмитрия Самозванца Каторжниковым, а Марину Мнишек княжною Шлюхиной, зато и лица сии представлены несколько бледно» .

Крайний схематизм паралитературных персонажей отличает их от героев высокой литературы и добротной беллетристики: «Люди во плоти мало значат для паралитературы, она более занята разворачиванием событий, где человеку уготовлена роль средства» .

Отсутствие характеров паралитература компенсирует динамично развивающимся действием, обилием невероятных, фантастических, почти сказочных происшествий. Наглядное тому свидетельство - бесконечные книги о похождениях и приключениях Анжелики, которые пользуются огромным успехом у невзыскательного читателя. Герой таких произведений обычно не обладает собственно человеческим лицом. Нередко он выступает в обличии супермена. Таков, например, Джерри Коттон, чудо-сыщик, созданный усилиями коллектива анонимных авторов, работавших для одного из западногерманских издательств. «Джерри Коттон - герой-супермен, фанатик справедливости и служебного долга. Правда, в психологическом отношении - он пустое место и его мыслительные способности не подвергаются особым испытаниям (в отличие от Шерлока Холмса, Эркюля Пуаро или Жюля Мегрэ), но зато он не знает себе равных в своих бесчисленных искусствах - стрельбе, боксе, борьбе дзюдо, вождении машины, пилотировании самолета, прыжках с парашютом, подводном плавании, умении пить виски, не хмелея, и т. д. Всемогущество Джерри носит почти божественный характер… оно не лимитируется ни здравым смыслом, ни соображениями правдоподобия, ни даже законами природы…» .

Тем не менее паралитература стремится убедить читателя в достоверности изображаемого, в том, что самые невероятные события «могли бы случиться со всяким без прибавления вымысла» (Ф. Булгарин). Паралитература либо прибегает к мистификации (тот же Булгарин в предисловии к роману «Дмитрий Самозванец» утверждал, что его книга основана на малодоступных материалах из шведских архивов), либо «обставляет» невозможные в реальности приключения узнаваемыми и документально достоверными подробностями. Так, авторы книг о похождениях Джерри Коттона «заботятся, чтобы номера телефонов были подлинными (на то есть нью-йоркский список абонентов), чтобы названия и адреса питейных заведений, клубов были правильными, чтобы маршруты автомобильных погонь были точными в смысле расстояний и расчета времени. Все это производит на наивных читателей покоряющее действие» .

Паралитература - детище индустрии духовного потребления. В Германии, например, производство «тривиальных романов» в буквальном смысле слова поставлено на конвейер: «Издательство выпускает в месяц определенное количество названий тривиальных романов того или иного жанра (женский, детективный, вестерн, приключенческий, научно-фантастический, солдатский романы), строго регламентированных в смысле сюжета, характера, языка, стиля и даже объема (250–272 страницы книжного текста). Для этого оно содержит на договорных началах авторов, которые регулярно, в заранее спланированные сроки поставляют редакции рукописи, отвечающие предуказанным кондициям. Эти рукописи издаются не под именем автора, а под каким-нибудь звучным псевдонимом, который принадлежит так же, как и рукопись, издательству. Последнее имеет право, не согласовывая с автором, исправлять и переделывать рукописи по своему усмотрению и выпускать рукописи разных авторов под общим псевдонимом».

Таким образом, авторское начало уничтожается в самом процессе производства паралитературы. Эта ее особенность формировалась постепенно. В конце XVIII в. и позже авторство в массовой литературе, сохраняясь по существу, тем не менее оставалось подспудным, неявным. Так, популярнейшие в России XIX в. книги Матвея Комарова , о котором и поныне практически ничего не известно, публиковались анонимно. Современная же паралитература неизменно и последовательно отказывается от категории «автор».

Массовая литература с ее клишированностью и «безавторством» вызывает к себе сугубо негативное отношение у большинства представителей художественно-образованных слоев, в том числе у литераторов. Вместе с тем предпринимаются опыты ее рассмотрения как явления культуры, обладающего и позитивными свойствами. Такова монография американского ученого Дж. Кавелти . В ней (первая глава недавно переведена на русский язык) оспаривается привычное представление о том, что массовая литература составляет низшую и извращенную форму чего-то лучшего, и утверждается, что она не только имеет полное право на существование, но и обладает преимуществами перед признанными шедеврами. Массовая литература здесь характеризуется как «формальная», тяготеющая к стереотипам, воплощающим, однако, глубокие и емкие смыслы: она выражает «эскапистские переживания» человека, отвечая потребности «большинства современных американцев и западноевропейцев» уйти от жизни с ее однообразием, скукой и повседневным раздражением, - потребности в образах упорядоченного бытия и, главное, в развлечении. Эти читательские запросы, считает ученый, удовлетворяются путем насыщения произведений мотивами (символами) «опасности, неопределенности, насилия и секса».

«Формульная литература», по мысли Кавелти, выражает убежденность, что «истинная справедливость - дело рук личности, а не закона». Поэтому ее герой неизменно активен и авантюристичен. «Формульность» усматривается ученым главным образом в таких жанрах., как мелодрама, детектив, вестерн, триллер.

Возвышая массовую литературу, Кавелти подчеркивает, что ее основу составляют устойчивые, «базовые модели» сознания, присущие всем людям. За структурами «формульных произведений» - «изначальные интенции», понятные и привлекательные для огромного большинства населения. Отметив это, Кавелти говорит об ограниченности и узости высокой литературы, «незначительного числа шедевров». Мнение, «будто великие писатели обладают уникальной способностью воплощать главные мифы своей культуры», ученый считает «расхожим», т. е. предрассудком и заблуждением. И делает вывод, что писатели-классики отражают лишь «интересы и отношения читающей их элитной аудитории» .

Кавелти, как видно, радикально пересматривает издавна укорененное оценочное противопоставление литературного «верха» и «низа». Его смелая новация представляется далеко не бесспорной. Хотя бы по одному тому, что «формульность» является не только свойством современной массовой литературы, но и важнейшей чертой всего искусства прошлых столетий. Вместе с тем работа о «формульной литературе» будит мысль. Она побуждает критически отнестись к традиционной антитезе (литература «вершинная» и литература массовая), стимулирует уяснение ценностной неоднородности всего того в литературе, что не является шедеврами классики . В этой связи, на наш взгляд, перспективно разграничение массовой литературы в узком смысле (как литературного низа ) и беллетристики как срединной области.

§ 3. Беллетристика

Слово «беллетристика» (от фр . belles lettres - изящная словесность) используется в разных значениях: в широком смысле - художественная литература (это словоупотребление ныне устарело); в более узком - повествовательная проза. Беллетристика рассматривается также в качестве звена массовой литературы, а то и отождествляется с ней.

Нас же интересует иное значение слова: беллетристика - это литература «второго» ряда, необразцовая, неклассическая, но в то же время имеющая неоспоримые достоинства и принципиально отличающаяся от литературного «низа» («чтива»), т. е. срединное пространство литературы.

Беллетристика неоднородна. В ее сфере значим прежде всего круг произведений, не обладающих художественной масштабностью и ярко выраженной оригинальностью, но обсуждающих проблемы своей страны и эпохи, отвечающие духовным и интеллектуальным запросам современников, а иногда и потомков. Подобного рода беллетристика, по словам В.Г. Белинского, выражает «потребности настоящего, думу и вопрос дня» и в этом смысле подобна «высокой литературе», с ней неизменно соприкасаясь.

Таковы многочисленные романы, повести и рассказы Вас. Ив. Немировича-Данченко (1844–1936), неоднократно переиздававшиеся на протяжении 1880–1910-х годов. Не сделавший каких-либо собственно художественных открытий, склонный к мелодраматическим эффектам и нередко сбивавшийся на литературные штампы, этот писатель вместе с тем сказал о русской жизни нечто свое и оригинальное. Немирович-Данченко был пристально внимателен к мирскому праведничеству как важнейшему фактору национальной жизни, к облику и судьбам людей с «большими сердцами», которых «не разглядишь сразу»: «Все они где-то хоронятся под спудом, точно золотая жила в <…> каменной породе» .

Часто бывает, что книга, воплотившая думы и потребности исторического момента, нашедшая живой отклик у современников писателя, позже выпадает из читательского обихода, становится достоянием истории литературы, представляющим интерес только для специалистов. Такая участь постигла, например, повесть графа Вл. Соллогуба «Тарантас», имевшую громкий, но недолговечный успех. Назовем также произведения М.Н. Загоскина, Д.В. Григоровича, И.Н. Потапенко.

Беллетристика, откликающаяся (или стремящаяся отозваться) на литературно-общественные веяния своего времени, ценностно неоднородна. В одних случаях она содержит в себе начала оригинальности и новизны (более в сфере идейно-тематической, нежели собственно художественной), в других - оказывается по преимуществу (а то и полностью) подражательной и эпигонской.

Эпигонство (от др. - гр . epigonoi - родившиеся после) - это «нетворческое следование традиционным образцам» и, добавим, назойливое повторение и эклектическое варьирование хорошо известных литературных тем, сюжетов) мотивов, в частности - подражание писателям первого ряда. По словам М.Е. Салтыкова-Щедрина, «участь всех сильных и энергических талантов - вести за собой длинный ряд подражателей» . Так, за новаторской повестью Н.М. Карамзина «Бедная Лиза» последовал поток подобных ей произведений, мало чем одно от другого отличающихся («Бедная Маша», «История несчастной Маргариты» и пр.). Нечто сходное позже происходило с темами, мотивами, стилистикой поэзии Н.А. Некрасова и А.А. Блока.

Опасность эпигонства порой угрожает и писателям талантливым, способным сказать (и сказавшим) в литературе свое слово. Так, по преимуществу подражательный характер имели первые произведения Н.В. Гоголя (поэма «Ганс Кюхельгартен») и Н.А. Некрасова (лирический сборник «Мечты и звуки»). Случается также, что писатель, ярко себя проявивший, позже не в меру часто прибегает к самоповторам, становясь эпигоном самого себя (на наш взгляд, подобного крена не избежал такой яркий поэт, как А.А. Вознесенский). По словам А.А. Фета, для поэзии ничего «нет убийственнее повторения, а тем более самого себя» .

Случается, что творчество писателя сочетает в себе начала эпигонства и оригинальности. Таковы, к примеру, повести и рассказы С.И. Гусева-Оренбургского, где явственны как подражание Г.И. Успенскому и М. Горькому, так и своеобычное и смелое освещение современности (в основном жизни русского провинциального духовенства). Эпигонство не имеет ничего общего с опорой писателя на традиционные художественные формы, с преемственностью как таковой. (Для художественного творчества оптимальна установка на преемственность без подражательности . Это прежде всего отсутствие у писателя своих тем и идей и эклектичность формы, которая взята у предшественников и ни в коей мере не обновлена.

Но поистине серьезная беллетристика неизменно уходит от соблазнов и искусов эпигонства. Лучшие из писателей-беллетристов («обыкновенные таланты», по Белинскому, или, как их назвал М.Е. Салтыков-Щедрин, «подмастерья», которых, как и мастеров, имеет «каждая школа») выполняют в составе литературного процесса роль благую и ответственную. Они насущны и необходимы для большой литературы и общества в целом. Для крупных художников слова они составляют «питательный канал и резонирующую среду»; беллетристика «по-своему питает корневую систему шедевров»; обыкновенные таланты порой впадают в подражательство и эпигонство, но вместе с тем «нередко нащупывают, а то и открывают для разработки те тематические, проблемные пласты, которые позднее будут глубоко вспаханы классикой» .

Беллетристика, активно откликающаяся на «злобу дня», воплощающая веяния «малого времени», его заботы и тревоги, значима не только в составе текущей словесности, но и для понимания истории общественной и культуро-художественной жизни прошлых эпох. «Есть литературные произведения, - писал М.Е. Салтыков-Щедрин, - которые в свое время пользуются большим успехом и даже имеют немалую долю влияния на общество. Но вот проходит это «свое время», и сочинения, представлявшие в данную минуту живой интерес, сочинения, которых появление в свет было приветствовано общим шумом, постепенно забываются и сдаются в архив. Тем не менее игнорировать их не имеют права не только современники, но даже отдаленное потомство, потому что в этом случае литература составляет, так сказать, достоверный документ, на основании которого всего легче восстановить характеристические черты времени и узнать его требования. Следовательно, изучение подобного рода произведений есть необходимость, есть одно из непременных условий хорошего литературного воспитания» .

В ряде случаев беллетристика волевыми решениями сильных мира на какое-то время возводится в ранг классики. Такой оказалась участь многих произведений литературы советского периода, каковы, например, «Как закалялась сталь» Н.А. Островского, «Разгром» и «Молодая гвардия» А.А. Фадеева. Их правомерно назвать канонизированной беллетристикой.

Наряду с беллетристикой, обсуждающей проблемы своего времени, широко бытуют произведения, созданные с установкой на развлекательность, на легкое и бездумное чтение. Эта ветвь беллетристики тяготеет к «формульности» и авантюрности, отличается от безликой массовой продукции. В ней неизменно присутствует авторская индивидуальность. Вдумчивый читатель всегда видит различия между такими авторами, как А Конан-Дойль, Ж. Сименон, А Кристи. Не менее ощутимо индивидуальное своеобразие в таком роде беллетристики, как научная фантастика : Р. Брэдбери невозможно «спутать» со Ст. Лемом, И.А. Ефремова - с братьями Стругацкими. Произведения, которые поначалу воспринимались как занимательное чтение, могут, выдержав испытание временем, в какой-то мере приблизиться к статусу литературной классики. Такова, например, судьба романов А Дюма-отца, которые, не являясь шедеврами словесного искусства и не знаменуя обогащение художественной культуры, однако, любимы широким кругом читателей уже на протяжении целых полутора столетий.

Право на существование развлекальной беллетристики и ее положительная значимость (в особенности для юношества) сомнений не вызывают. В то же время для читающей публики вряд ли желательна полная, исключительная сосредоточенность на литературе подобного рода. Естественно прислушаться к парадоксальной фразе Т. Манна: «Так называемое занимательное чтение, несомненно, самое скучное, какое только бывает».

Беллетристика как «срединная» сфера литературного творчества (и в ее серьезно-проблемной, и в развлекательной ветви) тесно соприкасается как с «верхом», так и с «низом» литературы. В наибольшей мере это относится к таким жанрам, как авантюрный роман и роман исторический, детектив и научная фантастика.

Авантюрному роману с его занимательностью, с его напряженной интригой многим обязаны такие признанные классики мировой литературы, как Ч. Диккенс и Ф.М. Достоевский. «Большая часть романов Диккенса основана на семейной тайне: брошенное на произвол судьбы дитя богатой и знатной фамилии преследуется родственниками, желающими незаконно воспользоваться его наследством <…> Диккенс умеет пользоваться этою затасканною завязкою как человек с огромным поэтическим талантом», - писал Белинский в статье о романе Э. Сю «Парижские тайны», попутно отмечая вторичность романа Э. Сю по отношению к произведениям английского романиста («"Парижские тайны" - неловкое и неудачное подражание романам Диккенса») . В некоторых случаях завязка, основанная на «семейной тайне», осложнена у Диккенса детективными мотивами (роман «Холодный дом»). Один из мастеров детектива, английский писатель У. Коллинз, автор популярных и в наши дни романов «Лунный камень» и «Женщина в белом», стал соавтором романа Ч. Диккенса «Наш общий друг». Дружба и сотрудничество с Диккенсом оказали благотворное воздействие на литературную деятельность Коллинза - одного из родоначальников добротной, художественно полноценной детективной прозы, которая позднее была представлена такими именами, как А. Конан-Дойль и Ж. Сименон.

Один из разительных в мировой литературе примеров взаимодействия ее высот «срединной сферы» - художественная практика Ф.М. Достоевского. В критико-публицистической статье «Книжность и грамотность» (1861) Достоевский пишет о необходимости «доставления народу» «как можно более приятного и занимательного чтения ». «Скажут мне, пожалуй, умные люди, что в моей книжке будет мало дельного, полезного ? Будут какие-то сказки, повести, разная фантастическая дичь, без системы, без прямой цели, одним словом, тарабарщина, и что народ с первого раза мою книжку и от «Прекрасной магометанки» не отличит. Пусть с первого разу не отличит, отвечаю я. Пусть даже задумается, которой из них отдать преимущество. Значит, она ему понравится , коли он ее с любимой книгой будет сличать <…> А так как я все-таки буду помещать хоть и любопытнейшие, завлекательнейшие , но вместе с тем и хорошие статьи в этой книжке, то мало-помалу достигну следующих результатов: 1) что народ за моими книжками забудет «Прекрасную магометанку»; 2) мало того, что забудет; он даже отдаст моей книжке положительное преимущество перед нею, потому что свойство хороших сочинений - очищать вкус и рассудок <…> И наконец, 3) вследствие удовольствия <…> доставленного моими книжками, мало-помалу распространится в народе и охота к чтению» .

Достоевский подтвердил свой размышления о необходимости занимательного чтения для широкого читателя творческой практикой. В том же 1861 г. в журнале «Время» печатается его роман «Униженные и оскорбленные» - произведение, где в наибольшей степени очевидна связь прозы Достоевского с традицией развлекательной беллетристики. Литературная критика позже писала, вспоминая об огромном успехе романа в самых разнообразных читательских слоях: «Им буквально зачитывались, заурядная публика приветствовала автора восторженными рукоплесканиями; критика в лице своего гениальнейшего и авторитетнейшего представителя, в лице Добролюбова <…> отнеслась к нему в высшей степени сочувственно» .

Достоевский и в более поздние годы широко применял повествовательные приемы, характерные для беллетристики и массовой литературы. Художественно переосмысливая эффекты уголовных фабул, использовал их в своих прославленных романах «Преступление и наказание», «Бесы», «Братья Карамазовы» .

§ 4. колебания литературных репутаций. Безвестные и забытые авторы и произведения

Репутации писателей и их произведений отмечены большей или меньшей стабильностью. Невозможно представить, к примеру, что мнение о Данте или Пушкине как звездах первой величины будет когда-нибудь сменено противоположным, а, скажем, П.И. Шаликов, известный в начале XIX в. сентименталист, окажется возведенным в высокий ранг классика. Вместе с тем литературные репутации претерпевают колебания, и порой весьма резкие. Так, Шекспир до середины XVIII в. если и не пребывал в полной безвестности, то во всяком случае не обладал высоким авторитетом и не привлекал к себе большого внимания. Долгое время не получала высокой оценки поэзия Ф.И. Тютчева. Напротив, В.Г. Бенедиктов, С.Я. Надсон, И. Северянин вызывали шумный восторг современников, но скоро оказались оттесненными на периферию литературной жизни.

«Перепады» интереса читающей публики к писателям и их созданиям не являются делом случая. Существуют факторы литературного успеха. Они весьма разнородны.

Претерпевают изменения (в зависимости от атмосферы общественной жизни данной эпохи) читательские ожидания, и внимание к себе приковывают произведения то одной, то совсем иной содержательной и собственно художественной ориентации, другие же отодвигаются на периферию. Так, на протяжении последних десятилетий заметно повысились репутации писателей, запечатлевающих бытие как дисгармоничное и склонных к универсализации трагизма, к скептицизму и пессимистическим, безысходно-мрачным умонастроениям. Стали более читаемы Ф. Вийон и Ш. Бодлер, Ф. Кафка и обэриуты. Л.Н. Толстой как автор «Войны и мира» и «Анны Карениной», где дало о себе знать доверие автора к гармоническим началам бытия (вспомним Ростовых или линию Левина - Кити), ранее едва ли не лидировавший в читательском сознании, в значительной степени уступил место трагически-надрывному Ф.М. Достоевскому, о котором ныне пишут и говорят больше, чем о ком-либо из писателей-классиков. Соответствие умонастроений авторов (когда бы они ни жили) духу времени восприятия литературы - это едва ли не главный фактор «читаемости» произведений и динамики их репутаций.

Существует и иной фактор колебания писательских репутаций, на котором сосредоточился И.Н. Розанов в своей монографии 1928 года. Опираясь на суждения представителей формальной школы, ученый утверждал, что в каждую литературную эпоху имеет место резкое расхождение вкусов и взглядов старшего и младшего поколений, при котором второе отталкивается от первого: литературные «кумиры» старших развенчиваются младшими, происходит пересмотр репутаций писателей и их произведений; вчерашним «лидерам» противопоставляются сегодняшние, новые, поистине современные. Все это рассматривается ученым как гарантия от застоя в литературной жизни, в качестве условия ее «дальнейшего движения».

При этом успеху у современников (особенно - в близкие нам эпохи) в немалой мере способствует громкость и эффектность «заявления» автором собственной оригинальности и новизны. Если писатель-новатор, писал И.Н. Розанов, «идет без шума своей дорогой», то его долгое время не замечают. Если же он (такими были Пушкин, Гоголь, Некрасов, лидеры символизма) «звонко ударяет веслами по зацветшей траве», вызывая раздражение «староверов» и порождая «кривые толки, шум и брань», то он приковывает к себе всеобщее внимание, обретает славу и становится авторитетом у современников; при этом порой оказывается, что «глотка важнее головы» (имеются в «виду, вероятно, шумные выступления футуристов) . В этих мыслях много верного. Немалое значение имеет и поощрение писателей официальными властями, влиятельными общественными кругами, средствами массовой информации. Определенную роль играет также импульс самоутверждения тех авторов, которые, пусть и не обладая талантом, настойчиво добиваются известности, публикаций, признания критиков.

Вместе с тем такие прижизненно популярные, высоко ценимые современниками писатели, как Н.М. Карамзин и В.А. Жуковский, Н. Островский и А.П. Чехов, «шумными новаторами» отнюдь не были. Существуют, стало быть, и иные, нежели энергия самоутверждения, и, несомненно, более глубокие причины обретения писателем высокой репутации у современников. Нельзя не признать, что главным единственно надежным (пусть не всегда быстро действующим) фактором успеха у публики, длительного и прочного, является сполна реализовавший себя писательский талант, масштаб личности автора, самобытность и оригинальность его произведений, глубина «творческого созерцания» реальности.

Как ни существенны мнения читателей, нет оснований измерять достоинство произведений и писателей их успехом у публики, их читаемостью, известностью. По словам Т. Манна (имевшего в виду творчество Р. Вагнера), большой успех у современников редко выпадает долю подлинного и масштабного искусства . В литературно-художественной жизни и в самом деле широко бытуют ситуации, с одной стороны, «раздутой славы» (вспомним пастернаковское: «Быть знаменитым некрасиво»), с другой - «незаслуженного забвения» . Прибегнув к парадоксу, о подобного рода диспропорциях В.В. Розанов высказался так: «Таланты наши (читается в подтексте: а также популярность. - В.Х.) как-то связаны с пороками, а добродетели - с безвестностью». Этого писателя-эссеиста привлекали авторы безвестные: «Судьба бережет тех, кого она лишает славы», - полагал он . Подобному умонастроению отдал дань А.С. Хомяков:

Счастлива мысль, которой не светила
Людской молвы приветная весна,
Безвременно рядиться не спешила
В листы и цвет ее младая сила,
Но корнем вглубь взрывалася она.

Вспомним и ахматовское двустишие: «Молитесь на ночь, чтобы вам/Вдруг не проснуться знаменитым». Известность и популярность поэта далеко не всегда знаменуют живое понимание его широкой публикой.

Творчество писателей, мало замеченных современниками и/или забытых впоследствии, весьма неоднородно. В этой сфере - не только то, что именуется графоманией, которая вряд ли достойна читательского внимания и литературоведческого обсуждения, но и по-своему значительные явления истории литературы. У малозаметных и забытых писателей, как верно заметил А.Г. Горнфельд, есть несомненные заслуги, их «муравьиная работа не бесплодна» . Эти слова ученого справедливы не только по отношению к И.А. Кущевскому, им изученному, но и к великому множеству писателей, которые, если воспользоваться выражением Ю.Н. Тынянова, оказались побежденными (либо, добавим, не стремились к выходу на широкую публику). Среди них - А.П. Бунина и Н.С. Кохановская (XIX в.), А.А. Золотарев и БА Тимофеев (начало XX в.). Одна из ответственных и насущных задач литературоведения состоит в уяснении того, как крупнейшие явления литературы складываются из усилий малозаметных писателей; нужно, по словам М.Л. Гаспарова, «чтобы все эти многочисленные имена не остались для читателя безликими, чтобы каждый автор выделялся» какой-то своей чертой .

Ныне этот разнообразный и богатый пласт литературы (творчество писателей малозаметных и безвестных) тщательно изучается. К. нему настойчиво приковывает внимание гуманитарной общественности многотомное энциклопедическое издание «Русские писатели 1800–1917. Биографический словарь», наполовину уже осуществленное.

§ 5. Элитарная и антиэлитарная концепции искусства и литературы

Функционирование литературы (в особенности на протяжении последних столетий), как это ясно из сказанного, отмечено резкой диспропорцией между тем, что создано и накоплено, осуществлено и достигнуто в сфере словесного искусства, и тем, что может быть сколько-нибудь полно воспринято и понято широкими кругами читающей публики. Разнородность, а порой полярность художественных интересов и вкусов общества породили две диаметрально противоположные (и в равной мере односторонние) концепции искусства и литературы: элитарную и антиэлитарную.

Обращаясь к этой стороне литературной жизни, охарактеризуем значение терминов «элита» и «элитарность». Элитами называют, во-первых, общественные группы, с достаточной полнотой приобщенные к определенной области культуры (научной, философской, художественной, технической, государственной) и активно в ней действующие. Во-вторых, этим же термином (оперируя преимущественно словом «элитарность») именуют социальное явление, в основном негативное. Это - надменная изолированность представителей привилегированных групп, их отчужденность от жизни общества и народа. В суждениях на тему «искусство и элита», «элитарность художественного творчества» оба значения данных слов сосуществуют и переплетаются, порой весьма причудливо.

Поборники элитарной концепции утверждают, что художественное творчество предназначено для узкого круга знатоков. Такому пониманию искусства отдали дань романтики, в частности иенская школа в Германии. Участники последней порой возносили круг художников над всеми иными смертными как лишенными вкуса филистерами. По словам современного ученого, романтизм - это «мироощущение, зиждущееся на идее гениоцентризма» . Ф. Шлегель писал: «Чем являются люди по отношению к другим созданиям земли (т. е. животным. - A.X .), тем художники - по отношению к людям <…> Даже во внешних проявлениях образ жизни художника должен отличаться от образа жизни остальных людей. Они брамины, высшая каста» . Подобным представлениям отдали дань Вагнер, Шопенгауэр и, в частности, Ницше . В XX в. элитарные (можно сказать - «гениоцентрические») концепции искусства бытуют весьма широко. По словам 0ртеги-и-Гассета, искусство «предназначено <…> только очень немногочисленной категории людей»; упрочивающееся ныне искусство, за которым будущее, - это «искусство для художников, а не для масс, «искусство касты, а не демоса» .

Такого рода воззрения неоднократно подвергались суровой критике как в XIХ, так и в XX столетиях. Так, в одном из писем (1946) Т. Манн утверждал, что элитарно-замкнутое искусство его эпохи со временем попадет в ситуацию «предсмертного одиночества». И выражал надежду, что будущие художники освободятся от торжественной изоляции: искусство уйдет «от пребывания наедине с образованной элитой» и найдет пути «к народу».

«Замыканию» искусства в узком кругу его деятелей, его отлучению от жизни широких слоев общества противостоит иного рода крайность, антиэлитарная, а именно: резкое и безусловное отвержение художественных произведений, которые не могут быть восприняты и усвоены широкой публикой. Скептически отзывался об «ученом» искусстве Руссо. Резкой критике подверг Л.Н. Толстой в трактате «Что такое искусство?» многие первоклассные творения за недоступность их большинству.

Обе концепции (элитарная и антиэлитарная) односторонни в том, что они абсолютизируют диспропорцию между искусством во всем его объеме и тем, что может быть понято широкой публикой: мыслят эту диспропорцию универсальной и неустранимой.

Подлинное, высокое искусство (художественная классика и все, что ей сродни) находится вне данной антитезы, не подчиняется ей, ее преодолевает и отрицает. Оно далеко не всегда становится достоянием широкой публики, но так или иначе устремлено к контактам с нею; оно нередко возникает и упрочивается в малых, узких общественных группах (вспомним «Арзамас» в пору молодости Пушкина), но позже оказывается достоянием больших сообществ. Питательной почвой «большой литературы» является как жизнь «малых» людских общностей, так и судьбы широких социальных слоев и народа как целого. Право на самую высокую оценку имеет как литература, обращающаяся прежде всего и даже исключительно к художественно образованному меньшинству и поначалу понимаемая только им (например, поэзия символистов), так и литература, изначально адресованная широкому кругу читателей («Капитанская дочка» А.С Пушкина, стихотворения и поэмы Н.А. Некрасова, «Василий Теркин» А.Т. Твардовского). Поэтому однозначно резкие и жестко-оценочные противопоставления искусства элитарно-высокого низменно-массовому или, напротив, элитарно-ограниченного подлинному и народному не имеют под собой почвы. Границы между элитарной «замкнутостью» искусства и его общедоступностью (популярностью, массовостью) являются подвижными и колеблющимися: то, что недоступно широкой публике сегодня, нередко оказывается внятным ей и высоко ею ценимым завтра. Плодотворным преодолением как воинствующе-элитарных, так и воинствующе-антиэлитарных представлений об искусстве явилась программа эстетического воспитания, на рубеже XVIII–XIX вв. заявленная Ф. Шиллером («Письма об эстетическом воспитании») и влиятельная в последующие эпохи. Искусствоведы и литературоведы (в том числе и теоретики) настойчиво и справедливо подчеркивают, что освоение художественных ценностей - это процесс сложный, напряженный и трудный. И призвание деятелей литературы и искусства состоит не в «приспосабливании» произведения к преобладающим вкусам и запросам современных читателей, а в том, чтобы искать и находить пути к расширению художественного кругозора публики - к тому, чтобы искусство во всем его богатстве становилось достоянием все более широких слоев общества.

Примечания:

Прозоров В.В. О составляющих современного литературоведения//Филология. Саратов, 1996. С, 28.

См. указания на соответствующую научную литературу в: Литературный энциклопедический словарь (статьи: «Библиография», «Источниковедение», «Текстология»).

Гегель Г.В.Ф. Эстетика: В 4 т. Т. 1. С. 119; М., 1973. Т. 4. С. 221. В подобном роде выказывались и русские философы. Так, Вл. Соловьев утверждал, что красота имеет «общее онтологическое основание» и является «чувственным воплощением одной абсолютно объективной всеединой истины» (Соловьев Вл. С. Красота в природе. С. 388).

Кант И. Критика способности суждения. М., 1994. С. 91, 93, 96, 98–99. 19

Кант И. Критика способности суждения. С. 131.

Шиллер Ф. О возвышенном (к дальнейшему развитию некоторых идей Канта) // Шиллер Ф. . Одинокий художник. С. 251–252.

См.: Мукаржовский Я. Исследования по эстетике и теории искусства. С. 219, 240.

Толстой Л.Н . Поли. собр. соч.: В 90 т. М., 1951. Т. 30. С. 19.

Асмус В.Ф . Чтение как труд и творчество//Асмус В.Ф. Вопросы теории и истории эстетики. С. 62–66. Недавно были высказаны иные соображения, на наш взгляд, спорные: «Культурой перечтения была вся европейская культура традиционалистической эпохи, с древнегреческих времен до конца XVIII в.; а культура первочтения началась с эпохи романтизма и достигла полного развития в XX веке. Культура перечтения - это та, которая пользуется набором традиционных, устойчивых и осознанных приемов, выделяет пантеон канонизированных перечитываемых классиков <…> Культура первочтения - это та, которая провозглашает культ оригинальности, декларирует независимость от любых заданных условностей, а вместо канонизированных классиков поднимает на щит опередивших свой век непризнанных гениев; в таких условиях свежесть первочтения - это идеал восприятия, и даже когда мы перечитываем стихотворение или роман, то невольно стараемся выбросить из головы все, что о нем помним, и как бы мы сами с собой играем в первочтение» (Гаспаров М.Л . Первочтение и перечтение//Тыняновский сборник. Третьи тыняновские чтения. Рига) 1988. С. 19.). Нам же представляется, что «первочтение» и «перечтение» являются необходимыми и взаимодополняющими гранями культуры художественного восприятия в любую эпоху.

См.: Белецкий А.И . Об одной из очередных задач историко-литературной науки (изучение истории читателя) (1922) // Белецкий А.И . В мастерской художника слова. С. 117–119.

Программным выступлением этой школы явилась коллективная монография: Rezeptionsästhetik. Theorie und Piaxis Hisg. R. Warning. München, 1975.

Эта грань художнической субъективности впервые была выдвинута на первый план в работах 1930-х годов кинорежиссера С.М. Эйзенштейна (см.: Жолковский А.К., А.К. Щеглов . Работы по поэтике выразительности. М., 1996. С. 37–53.).

Cм.: lser W. Der Akt des Lesens. Theorie ästtietisclier Wiltanig. München, 1976. S. 7, 9.

Отличительными чертами этих образов являются упрощенность и стандартизированность. Сложившиеся в сознании стереотипы упрощают процессы читательского восприятия, формируя устойчивые установки в отборе и потреблении информационной продукции. Этому способствуют устоявшиеся рубрики («Портрет современника», «Герой нашего времени», «Человек в ракурсе», «Постучись в чужую дверь», «Завтрак на траве», «Обычное дело», «На улице и дома», «Я -- очевидец», «Прямая речь» и т.п.), тематические страницы, заголовки и т. д., которые помогают читателю легче найти соответствующий его потребностям материал. С момента выбора конкретного издания и текста для ознакомления начинается коммуникативная фаза. На данном этапе человек включается в процесс чтения, который, как справедливо замечает Л.И. Беляева, способен «удовлетворить различные потребности: познавательные, эстетические, нравственные и другие. Но удовлетворение их происходит не прямым путем, а на основе переработки знаковой, словесной информации, источником которой являются произведения печати»(Беляева Л. И. К вопросу о типологии читателей //Проблемы социологии и психологии чтения. М., 1975. С. 150.). Теоретики рассматривают чтение как один из видов познавательно-коммуникативной деятельности. Например, В. А. Бородина считает, что «сущность чтения заключается в активном, целенаправленном преобразовании и подчинении содержания текста различным потребностям социального субъекта». Ссылаясь на различные теоретические концепции, данный автор выделяет следующие виды контактов читателя с текстом: полнота чтения, последовательность чтения разделов текста; затраты времени на чтение. При этом отмечаются внешние поведенческие проявления взаимодействия читателя с текстом и внутренние механизмы избирательности восприятия, понимания и усвоения информации(Бородина В. А. Читательская деятельность: теоретический аспект //Психология чтения и проблемы типологии читателей. Л., 1984. С.9, 10.). Как утверждают психологи, «восприятие -- своеобразное действие, направленное на обследование воспринимаемого объекта и на создание его копии»(Зинченко Т. П. Ощущения //Общая психология /Под ред. А. В. Петровского. М., 1986. С.274.). Восприятие может иметь как произвольный, так и избирательный характер. В первом случае внимание человека может быть рассеянным. Во втором -- личность подходит к чтению очерка с четко осознаваемыми установками, например, может соотносить авторскую позицию с собственной. Если они в чем-то не сходятся, читатель может тут же переключить внимание на другой объект. И наоборот, соответствующая установкам реципиента информация может иметь прямое воздействие на сознание человека. Рассматривая данный феномен, Л. Войтасик в свое время писал, что «избирательность восприятия состоит в особом, соответствующем установкам человека восприятии содержания произведения. Распространяемое содержание, противоречащее установкам реципиента, преобразуется в его восприятии так, чтобы оно соответствовало определенным ожиданиям, установкам и настроениям». Кроме того, избирательность читательского внимания «состоит в том, что у реципиента проявляется тенденция к отбору тех … сообщений, которые согласуются с его взглядами, к избеганию (сознательному или бессознательному) тех сообщений, которые распространяют противоположное содержание, такое избирательное отношение, как правило, приводит к укреплению уже сформировавшихся установок индивида на правильность его политических и других убеждений»(Войтасик Л. Психология политической пропаганды. М., 1981. С. 114, 113.). Восприятие текстовой информации напрямую связано с усвоением сообщений. По мнению С.Л. Рубинштейна, всякий текст есть лишь условие мыслительной деятельности; то, что объективно содержится в тексте, может обрести и субъективную форму существования в голове читателя. Эта субъективная форма существования есть результат собственной мыслительной деятельности читателя (Цит. По: Проблемы социологии и психологии чтения. М., 1975. С. 164.).

В процессе чтения читатель определяет цели и задачи сообщения; соотносит новую информацию с ранее усвоенной; дает свою интерпретацию излагаемым в тексте фактам; спорит или соглашается с позицией автора; ищет связи между различными фактами, событиями и предметами, пытаясь воссоздать образ описываемой журналистом действительности. Давно известно, что читатель, обращаясь к конкретному тексту, соответствующим образом организует свою мыслительную деятельность, направленную на усвоение и понимание определенной знаковой системы. В силу того, что любой текст делим на отдельные элементы, человек может сопоставлять различные их части, по-своему комбинировать различные факты, искать внутренние связи между ними, тем самым углубляя свое понимание текста. Исходя из особенностей читательского прочтения текста, журналист не должен создавать невыгодных для читательского восприятия конструкций. Поэтому желательно, чтобы материал был четко структурирован, чтобы все факты в нем были преподнесены в строгой логической взаимосвязи, чтобы в своем материале автор не злоупотреблял специальными терминами и иностранными выражениями. Кроме того, необходимо, чтобы создаваемый образ был не просто адекватно воспринят, но и понят. Что же для этого требуется? Практики обычно советуют: -- при подготовке журналистского произведения следует стремиться к логической стройности и ясности выражения мыслей; -- содержащаяся в тексте информация должна быть по возможности развернутой и исчерпывающей; -- очень важно, чтобы из текста были исключены все двусмысленные выражения и предложения, а ожидаемые возражения и сомнения предупреждены с помощью определенной аргументации; -- если в тексте используются развернутые описания, то желательно, чтобы они заканчивались обобщающими выводами. Все эти меры направлены на более легкое усвоение человеком информации вне зависимости от его образовательного уровня. О том, какие мнения, оценки и выводы выработались у аудитории в процессе чтения очерка, можно выяснить в посткоммуникативной фазе. Именно на этом этапе читатель может включиться в обмен мнениями не только на межличностном уровне, но и выйти на контакт с журналистом. Во время подобных контактов с аудиторией автор может получить информацию о характере своих взаимоотношений с читателем. Он может узнать, какое воздействие оказало его произведение, что думает читатель по поводу материала, разделяет ли он авторскую позицию и т. д. Таковы, на наш взгляд, основные стадии коммуникативного взаимодействия автора и читателя, знание которых позволяет с наибольшей эффективностью наладить обратную связь между ними.

На правах рукописи

Специальность 10.01.08 - теория литературы. Текстология (филологические науки)

Новосибирск 2013

Работа выполнена на кафедре русской литературы и теории литературы федерального государственного бюджетного образовательного учреждения высшего профессионального образования «Новосибирский государственный педагогический университет».

Научный руководитель: доктор филологических наук, профессор, профессор кафедры русской литературы и теории литературы ФГБОУ ВПО «Новосибирский государственный педагогический университет» Шатин Юрий Васильевич

Официальные оппоненты: доктор филологических наук, профессор, профессор кафедры новейшей русской литературы ФГБОУ ВПО «Пермский государственный гуманитарно-педагогический университет» Абашева Марина Петровна;

кандидат филологических наук, доцент, доцент кафедры истории театра, литературы и музыки ГАОУ ВПО НСО «Новосибирский государственный театральный институт» Глембоцкая Яна Олеговна

Ведущая организация: Федеральное государственное бюджетное

учреждение науки Институт филологии СО РАН

Защита состоится 27 декабря 2013 года в 13.00 часов на заседании диссертационного совета Д 212.172.03, созданного на базе ФГБОУ ВПО «Новосибирский государственный педагогический университет» по адресу: 630126, г. Новосибирск, ул. Вилюйская, 28.

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке ФГБОУ ВПО «Новосибирский государственный педагогический университет» по адресу г. Новосибирск, Вилюйская, 28.

Ученый секретарь диссертационного совета кандидат филологических наук, профессор

Е.Ю. Булыгина

Общая характеристика работы

Диссертационное исследование посвящено проблеме изменения коммуникативных отношений автор-текст-читатель в структуре художественного текста в новейшей русской литературе. Автор и читатель рассматривались на протяжении XX века в рамках различных теорий, поочерёдно выходя на первый план. Главенствующую роль автора в художественном дискурсе в разное время отстаивали М. Бахтин, У. Бут, П. Лаббок, С. Бёрк, однако цельная теория автора в литературоведении так и не была сформирована. На том, что лидирующую позицию в структуре художественного текста занимает читатель, настаивали Э. Эннекен, А. Белецкий, Р. Барт (он же ввёл понятие «смерть автора»), М. Фуко, У. Эко и американская школа рецептивной критики. В 1990-е годы XX века учёные стали высказываться в пользу изучения реальной диалектики автора и читателя, но и сегодня не существует такой теории, где субъекты художественной коммуникации рассматривались бы одновременно и на равных правах. Наиболее серьёзной предпосылкой для появления такой теории видится идея «воскрешения субъекта», возникшая в конце прошлого века. Эта философская установка является инструментом противодействия радикальному постмодернизму, который последовательно на протяжении десятилетий строил децентрированный мир. Ризоматичность такого мира породила кризис идентичности, то есть существующую в современной культуре затруднённость нахождения человеком своего места в культурной системе. Гленн Уард в книге «Понять постмодернизм» указывал на то, что постмодернисткая идентичность, сконструированная и фрагментированная множеством кодов и контекстов, представляет собой постоянный процесс становления. Для преодоления кризиса идентичности сознание и дискурс вынуждены искать почву для нового конституирования, установления вторичных точек объективности. При этом преодоление кризиса представляется возможным только в процессе коммуникации, так как субъект-субъектные отношения задают ту систему координат, в которой постмодернистское расщеплённое Я находит своё единство и позицию по отношению к Другому. Экспериментальным полем, в котором реализуется общефилософская установка на «воскрешение субъекта» и восстановление субъект-субъектных отношений, является художественный дискурс. Возможность наблюдать этот процесс, с нашей точки зрения, дают

тексты новейшей русской литературы, в которых действуют персонажи-писатели и персонажи-читатели. Их коммуникация внутри дискурса не только моделирует отношения реальных автора и читателя, но и во многом определяет коммуникацию имплицитных автора и читателя (термины У. Бута и В. Изера соответственно), то есть субъектов коммуникации, имманентных тексту.

Введение персонажа-писателя в художественный текст традиционно рассматривается исследователями с точки зрения творческой рефлексии. Она изучается достаточно широко, и в большинстве случаев речь идёт о некоем авторском метатексте, буферной зоне, формируемой за счёт дистанции между биографическим автором и его пишущим персонажем. Такую литературу называют метафикциональной. Термин «метафикциональность» введён в 1995 г. М. Карри в работах о поэтике метапрозы. Современные исследователи под метафикциональностью понимают «самосознание разнообразных феноменов культуры в качестве артефактов, обнаружение ими собственной сконструированное™ и фикциональности» (Третьяков, 2009). В рамках исследований метафикциональной литературы эпохи модернизма исследователи особое внимание уделяют фигуре «метаавтора» («креативный субъект, ведущий диалог с собственным Другим», (Григорьева, 2004)) и именно автора рассматривают как главного героя произведения, так как речь идёт о его поиске художественной формы (Черницкая, 2010). Такая точка зрения определяет статус художественного метатекста как методологического дискурса и критики художественной методологии. Введение персонажа-читателя, в свою очередь, традиционно осмысляется как рефлексия литературного творчества в иронической или трагической модальности. Уже в произведениях Шекспира и Сервантеса читающие герои появляются затем, чтобы сообщить, что книга утратила свой сакральный статус (Турышева, 2011). Однако в полной мере читатель как персонаж смог реализовать себя в литературе постмодернизма. Актуализацию персонажа-читателя именно в этот историко-литературный период мы объясняем тем, что постмодернистские тексты существуют в условиях всеобъемлющего интертекста, а значит не рефлексия собственного творческого метода, но рефлексия текстов-предшественников становится первичной темой для метатекста.

Таким образом, персонаж-писатель и персонаж-читатель являются главными героями метатекста разных литературных парадигм, но оба они

выполняют роль актуализаторов методологического дискурса, который постепенно подменяет собой содержание литературы вообще.

Актуальность исследования обусловлена обращением к проблеме «воскрешения субъекта» в новейшей русской литературе, которая до сих пор не изучалась с этой точки зрения. Количество русских романов, рассказов, пьес, в которых действуют персонажи-писатели, персонажи-читатели и другие подобные модели участников дискурса, резко выросло за последнее десятилетие. Романные сюжеты всё больше концентрируются вокруг рефлексии над разными аспектами художественного дискурса, используя для этого различные стратегии, фактически воплощённые в персонажах и вовлекающие читателя в «перестройку» литературной парадигмы. Необходимость субъект-субъектных отношений как условия конституирования коммуникативного поля внутри художественного дискурса привела к объединению актантов метатекста - пишущих и воспринимающих персонажей. Виртуальные фигуры автора и читателя объединяются в дискурсе, организуя общее коммуникативное поле, а значит, в исследовании современных текстов возникает необходимость анализировать обе субъектные инстанции дискурса в комплексе.

Ещё один новый феномен метатекстуальности, который требует рассмотрения в рамках исследования, - ситуация, когда реальный читатель интертекста приобретает не только традиционную рецептивную, но и креативную функцию. Этот феномен исследователи называют «креативной рецепцией», и на сегодняшний день он получил не только широкое распространение, но и попал в поле внимания литературоведов (например, Е. Абрамовских, М. Загиддулина, С. Трунин и другие). Феномен креативной рецепции видится нам ещё одной значимой формой коммуникации автора и читателя. Зачастую автор претекста становится персонажем в тексте-рецепции, и тексты такого рода заслуживают подробного анализа в соответствующем контексте.

Объект исследования - тексты русской литературы позднего постмодернизма, в которых действуют персонажи-писатели и персонажи-читатели, моделирующие в структуре художественного текста коммуникативную ситуацию реальных субъектов дискурса.

возвращение субъектам коммуникации их первоначального статуса и манифестация коммуникации как основной ценности новой, хотя и вторичной в истории литературы, аксиологической системы.

Материал исследования: русские романы и повести, написанные в 1990-х-2010-х годах: М. Галина «Медведки», А. Григоренко «Мэбэт», Т. Толстая «Кысь», М. Елизаров «Библиотекарь», И. Яркевич «Ум, секс, литература», Н. Псурцев «Голодные призраки», В. Сорокин «Голубое сало», П. Пепперштейн «Яйцо», М. Шишкин, «Письмовник» и «Венерин волос», Д. Данилов, «Горизонтальное положение», А. Понизовский «Обращение в слух». Исключение составляют тексты Д. Бавильского и Б. Юхананова, которые представляют собой пьесы и публицистику: эти тексты рассмотрены в совокупности как «рецептивный комплекс», что является редким случаем заданного авторами общего функционирования нескольких отдельных текстов. Тексты, проанализированные в данной работе, являются наиболее показательными с точки зрения тех тенденций, которые мы считаем необходимым проследить в новейшей русской литературе, а также обнажают приёмы моделирования коммуникации и стратегии актуализации субъектов художественного дискурса. Единственный текст, не относящийся к русской литературе, который также анализируется в рамках данной работы, - пьеса Матея Вишнека «Машина Чехов», позволяющая наблюдать процесс функционирования русского писателя в качестве персонажа его авторского текста наиболее наглядным образом. Ряд текстов, использованных для исследования, не проанализированы в работе подробно, однако составляют репрезентативный контекст для того, чтобы считать выводы, проиллюстрированные на примере одного-двух текстов, не случайными, но тенденциозными.

Цель исследования - представить систему коммуникативных стратегий автора и читателя в структуре художественного текста как единое коммуникативное поле современного художественного дискурса.

В процессе достижения цели исследования необходимо решить ряд задач:

1. Уточнить понятие «художественный дискурс» применительно к литературе 1990-Х-2010-х годов.

2. Выявить место в современном художественном дискурсе виртуальной фигуры автора, выступающего как креативная функция, и

роль читатель-скриптора, обеспечивающего благодаря встрече с фигурой автора феномен креативной рецепции.

3. Рассмотреть приёмы дописывания художественных текстов и ремейков - переписывания претекстов в новой форме, выявить и типологизировать разновидности ремейков в современной русской литературе.

4. Проанализировать и интерпретировать понятие ремифологизации, возникающее в поле вторичного означивания мира. Показать на материале романа М. Галиной «Медведки» связь процесса ремифологизации с обнажением авторской стратегии и созданием персонального сюжета персонажа. Исследовать роль ремифологизации на уровне скрипции на примере романа А. Григоренко «Мэбэт». Проанализировать механизм создания и деконструкции мифа в структуре художественного текста на материале романов Т. Толстой «Кысь» и М. Елизарова «Библиотекарь».

5. Исследовать понятие литературной репутации как основы импликации в текст классика определённой мифологии или культурного концепта писателем эпохи постмодернизма.

6. Интерпретировать роль биографического дискурса как стратегию вовлечения читателя, направленную на разрешение кризиса идентичности.

Научная новизна исследования состоит в том, что в поле научного анализа и теоретического обобщения в качестве материала введены тексты новейшей литературы, находящиеся в динамике и в связи с этим традиционно являющиеся предметом внимания литературной критики, а не литературоведения. В работе разработан новый тип анализа, который не только позволяет исследовать этот материал, но и демонстрирует уникальность полученных данных. В результате исследования задана система координат в современном литературном процессе посредством анализа коммуникативной системы универсальных субъектов художественного дискурса (автора и читателя) и поиска точек развития этого дискурса. В соответствии со спецификой анализируемого материала теоретические работы подвергнуты реинтерпретации и взаимному дополнению, так как теории, конвергентной рассматриваемым художественным текстам, на сегодняшний день не

существует. Благодаря интерпретируемым текстам и реинтерпретации существующих теоретических работ сформированы предпосылки следующего этапа развития теории литературы.

Теоретическая значимость исследования заключается в формулировании на базе дискурсного и рецептивного анализа новых принципов описания позиций автора и читателя в структуре художественного текста. Разработана основа для типологии форм креативной рецепции. Проанализирован приём ремифологизации в современной русской литературе.

Практическая значимость. Материалы данной работы могут стать основной для дальнейшего исследования специфики коммуникации в современном художественном дискурсе. Анализ ремейков и роли литературной репутации могут быть использованы для пересмотра в школьном преподавании литературы тем, связанных с биографиями авторов (особенно писателей-классиков), и преподавания современной литературы в целом (так как ремейки позволяют продемонстрировать обучающимся связь между классикой и современностью, что одновременно способствует более комфортному принятию первых текстов и легитимации последних в общелитературном контексте); прежде всего, материалы диссертации будут полезны для пересмотра стереотипов «школьного литературоведения» об А.П. Чехове и его текстах.

Методологическая база исследования строится на традициях рецептивного анализа, основные термины и постулаты которого представлены в работах В. Изера, М. Риффатера, Х-Р. Яусса и немецких феноменологов (Э. Гуссерль, Г.Г. Гадамер), а также различных типах дискурсного анализа: дискурсивная психология (Д. Поттер, М. Уэтерелл, Ж. Лакан), теория дискурса Л. Филлипс и М.А. Йоргенсен и др.. В области художественного дискурса наиболее значимой представляется теория М.М. Бахтина о диалогической природе словесного искусства, которая развивается в работах большинства исследователей дискурса. В диссертации используются теоретические работы В.И. Тюпы, Т.А. ван Дейка, Р. Барта, Ж. Деррида, М.Фуко, У. Эко, П. де Мана и работы современных российских литературоведов, посвящённые русской литературе эпохи постмодернизма: Е. Абрамовских, М. Абашевой, М. Загиддулиной, И. Скоропановой.

Методы исследования: рецептивный и дискурсный анализ, используемые в комплексе.

На защиту выносятся следующие положения:

1. Традиционные отношения автор-текст-читатель в новейшей литературе имеют более сложную структуру коммуникации, чем на предыдущих исторических этапах: тексты не только изображают читателя как персонажа, но и апеллируют к адресату, в результате чего метафикциональность в литературе выходит на новый уровень.

2. Одним из основных инструментов деконструкции отношений автор-текст-читатель выступает ремифологизация на разных уровнях: скрипции, наррации, рефлексии художественной коммуникации, как средство конструирования читательского диалога и стратегия космогонизации изображаемого мира.

3. Наиболее репрезентативной формой читательского переосмысления связи современной литературы с предшествующими литературными парадигмами является креативная рецепция.

4. Основной стратегией восстановления субъектности автора и читателя в художественном дискурсе выступает биографический дискурс.

5. Восстановление субъектности участников коммуникации в структуре художественного текста подвергает изменениям традиционные литературные жанры (эпистолярный роман, дневник) и расширяет поле художественного дискурса за счёт внехудожественных элементов.

Апробация материала диссертации осуществлялась на ежегодных студенческих конференциях ИФМИП НГПУ (Новосибирск, 2007, 2008, 2009 гг.); конференции «Интеллектуальный потенциал Сибири» (Новосибирск, НГТУ, 2008 г.); XLVII Международной студенческой конференции «Студент и научно-технический прогресс (Новосибирск, НГУ, 2009 г.); конференциях молодых учёных Филологические чтения «Проблемы интерпретации в лингвистике и литературоведении» (Новосибирск, ИФМИП, НГПУ, 2010, 2011, 2012, 2013 гг.), а также на аспирантских семинарах кафедры русской литературы и теории литературы НГПУ (2010, 2011, 2012 гг.) и научных семинарах «Открытая кафедра» кафедры зарубежной литературы и теории обучения литературе НГПУ (2012, 2013 гг.). Основные положения работы изложены в шести публикациях.

Структура работы. Диссертация состоит из введения, трёх глав, заключения, списка литературы, включающего 200 наименований.

Во Введении представлен краткий исторический обзор роли персонажей-писателей и персонажей-читателей в модернистской и постмодернистской литературных парадигмах. Проанализированы современные теоретические представления о коммуникативной структуре художественного текста. Исходя из этого, обосновывается актуальность темы и научная новизна исследования, формулируются цель, задачи, целесообразность выбранной методологической базы и излагаются основные положения, выносимые на защиту.

В первой главе «Теория дискурса и теория рецепции как основа изучения новейшей русской литературы» рассмотрены методологические вопросы исследования. В параграфе 1.1. «Понятие дискурса и дискурсного анализа в литературоведении рубежа ХХ-ХХ1 веков» приводится краткий обзор различных теорий дискурса и обосновываются особенности дискурс-анализа, используемого в рамках исследования. Наиболее значимые для исследования подходы к понятию дискурса - социально-конструкционистский подход Л. Филлипс и М.В. Йоргенсон, базовой установкой которого является то, что дискурс - это способ социального конституирования мира, и теория художественного дискурса В.И. Тюпы, опирающаяся на теорию коммуникации Т. Ван Дейка и философию М.М. Бахтина. В теории Тюпы эстетический дискурс - это коммуникативное событие, то есть со-бытие субъекта, объекта и адресата высказывания, специфика которого заключается в непротивопоставленности диалогических позиций (конвергентности). Здесь же приводится необходимая для анализа коммуникативная структура дискурса, состоящая из креативной (автор), рецептивной (читатель) и референтной (предметно-тематическая картина мира) компетенций. Делается вывод о том, что в метадискурсивной ситуации, рождающейся из сюжетов рассмотренных в исследовании текстов, каждая из компетенций коммуникативной структуры обладает своими особенностями. Наибольшую сложность с точки зрения анализа представляет собой референтная компетенция, так как изображаемая реальность в структуре художественного текста аналогична той, в которой сам текст функционирует. Кроме того, отмечается, что в коммуникативной структуре текста происходит перераспределение функций между компетенциями, в результате чего рецептивная компетенция частично получает креативные функции. В параграфе 1.2. «Теория рецепции и креативная

рецепция в литературоведении рубежа ХХ-ХХ1 веков» даётся краткий исторический обзор подходов к изучению читательского восприятия в классическом понимании школ рецептивной эстетики и рецептивной критики, а также описывается инструментарий рецептивного анализа, актуального для текстов новейшей русской литературы. Особое внимание в параграфе уделяется феномену креативной рецепции. Суть явления креативной рецепции заключается в том, что читатель буквально становится автором нового текста, облекая собственную интерпретацию текстов предшественников в графически зафиксированный дискурс - он становится писателем. Продукты такой рецепции, как правило, появляются в форме дописывания претекста или ремейка, который даёт пишущему читателю значительно большую степень свободы в обращении с претекстом, его персонажами, а зачастую и самим автором претекста (чаще всего - одним из классиков XIX века). Здесь же приводится классификация продуктов креативной рецепции, которую следует рассматривать скорее как постановку проблемы, нежели её решение. Ремейки предлагается систематизировать по степени открытости к диалогу, с одной стороны, с самим претекстом (переосмысление его идеосферы и поиск места в современности, или разрушение), с другой стороны, с читателем следующего уровня (наличие конфликта как почвы для дальнейшего переосмысления, или техническая стилизации, не подразумевающая коммуникативного начала). Делается вывод о том, что для литературы начала XXI века характерна принципиально новая мотивировка текстопорождения. Если рассматривать новейшую литературу как литературу читателей (где читатель - не адресат, а креативный субъект литературы), то текстопорождение является финальной стадией прочтения и интерпретации первичного текста и на первое место выходит «читательская составляющая» современного автора.

Во второй главе «Мифологический дискурс и дискурс «классики» как инструменты деконструкции отношений автор-текст-читатель» анализируется феномен ремифологизации на различных уровнях структуры художественного текста. В параграфе 2.1. «Мифологическое мышление как стратегия космогонизации изображаемого мира в постмодернистском романе» анализируется форма мифологического мышления, которую авторы современных романов используют в качестве приёма переосмысления основ литературного творчества и коммуникации в художественном дискурсе, на уровнях наррации и скрипции. Ремифологизация на уровне наррации

анализируется на примере романа Марии Галиной «Медведки», сконструированного таким образом, что позволяет наблюдать обнажение авторского приёма. Персонажи-писатели, действующие в романе, вписывают свою и чужую жизни в тексты: главный герой создаёт беллетризованные биографии на заказ, его отец пишет мемуары и т.д.. Так автор опосредует персональные сюжеты персонажей вторичными текстами, позволяя им обрести условную независимость от повествователя. Такая позиция персонажа делает его транслятором авторской рефлексии, во-первых, о природе самой функции персонажа в художественном дискурсе, во-вторых, о его сходстве с креативным субъектом дискурса, который аналогичным образом является действующим лицом художественной коммуникации. Ремифологизация на уровне скрипции представлена анализом романа Александра Григоренко «Мэбэт», который представляет собой уникальный пример стилизации под ненецкий фольклор с дополнительной главой, задающей роману дополнительный метатекстовый план: в этой главе один из второстепенных героев оказывается не только тем, кто вспоминает рассказанную историю, но и тем, кто, научившись писать, фиксирует её для читателей. Этот авторский приём создаёт напряжение между литературным мышлением (сопряжённым с понятиями истории и письма) и противопоставленным ему мифологическим. Результатом становится конфликт двух типов коммуникации в рамках одного высказывания, который обнажает рефлексию автора о природе художественного дискурса и роли памяти в нём.

В параграфе 2.2. «„Миф о чтении" как особая форма рефлексии художественной коммуникации» анализируются романы Татьяны Толстой «Кысь» и Михаила Елизарова «Библиотекарь», каждый из которых создаёт и деконструирует свой вариант сакрального мифа о чтении. Эти романы выбраны для анализа потому, что, несмотря на разницу в сюжете, композиции и характере повествования, они обнаруживают общие черты в самом подходе к рефлексии чтения. В романе «Кысь» действует персонаж-читатель, для которого чтение является высшим удовольствием, а книга - высшей ценностью, при том, что сам он - технический, нерефлексирующий читатель, воспринимающий текст на уровне динамики сюжетного действия. В романе «Библиотекарь» персонажи-читатели открывают для себя магическое действие книг одного писателя, и их чтение носит перформативный характер, подобно заклинанию. Чтение в рассмотренных романах (репрезентирующих целый пласт современной литературы) подвергается сомнению в качестве

универсального инструмента познания, каким оно считалось на протяжении своей истории. Но особенно важно в этих романах то, что, описывая стратегии чтения персонажей, они задают карту движения реальному читательскому восприятию, которое в итоге оказывается заложником кругов чтения, сформированных внутри структуры текста. Реальный читатель, как и читающий персонаж, ограничен коммуникативными условиями дискурса, участником которого он является. Для того чтобы деконструировать культурный миф о чтении, его недостаточно обнаружить: критический читатель вынужден искать точку вненаходимости по отношению к дискурсу (как это делают авторы ремейков) или вносить в «тело» дискурса внешние элементы, деконструирующие условия, внутри которых участники коммуникации не способны стать полноценными субъектами.

В параграфе 2.3. «Мифологема писателя в креативной рецепции как средство конструирования читательского диалога» анализируется ряд текстов, использующих фигуру А.П. Чехова в качестве персонажа или его тексты в качестве основы для конструирования читательского диалога. Делается вывод, что в рамках креативной рецепции читатель обретает субъектную позицию в роли автора: она позволяет читателю преодолеть ограничения рецептивной компетенции, заданной дискурсом, и стать участником коммуникации с правом на высказывание. Объединение рецептивной и креативной функций в одном субъекте порождает отдельный тип чтения и тип литературы одновременно. Это высшая точка читательской субъектности, которой он способен достичь как участник коммуникации, но коммуникация в таком случае становится автореферентной и, замыкаясь на себе, оказывается принципиально неспособной на подлинное коммуникативное событие. В пункте 2.3.1. «Рецептивный комплекс и продуктивные модели чтения „чеховского текста"» рассматриваются варианты литературных ремейков, в которых современные авторы создают поле эффективной читательской коммуникации с претекстом. Рецептивный комплекс, состоящий из пьесы Дмитрия Бавильского «Чтение карты на ощупь», театрального проекта «Сад» Бориса Юхананова и нескольких эссе обоих авторов, является редким случаем действительной реализации межтекстовых диалогических отношений. Тексты эссе, пьесы и спектакля выступают, с одной стороны, репликами диалога творческих читателей Чехова, а с другой стороны, являясь в нелинейной хронологии читателю следующего уровня, обогащаются интертекстуальными перекличками, обеспечивающими

наращение смысла. Эта одновременность двух диалогических процессов становится не только продуктивной моделью чтения, но и провоцирует дальнейшую творческую коммуникацию. Продуктивность модели чтения, которую реализует в романе «Ум, секс, литература» Игорь Яркевич, состоит в том, что текст является не столько «диалогом с классиком», сколько диалогом с читателем классика. Роман Яркевича становится посредником между текстом Чехова и читателем Чехова, но осуществляет это посредничество не в интерпретации, а в том, что делает акцент на зазоре между собственно чеховским текстом и культурной универсалией, которую читатель воспринимает (и принимает) некритично. Реализация коммуникации между текстом Чехова и читателем XXI века, которая осуществляется с помощью «текста-переводчика», служит не только воплощением чеховского принципа самоценности коммуникации, но и единственно подходящим для современной литературы - метасюжетным - обращением к чеховской «поэтике коммуникативного провала». В пункте 2.3.2. «Обнажение читательской стратегии в креативной рецепции» внимание сосредоточено на таком типе авторской позиции в креативной рецепции, который можно расценить как тоталитарный: в пьесе Матея Вишнека «Машина Чехов» автор не оставляет пустот, страхуя своё «обладание» чеховским текстом на разных структурных уровнях. Несмотря на внешнюю герметичность высказывания креативного читателя, пьесе присущи сложные динамические структуры на интертекстуальном уровне и в системе авторско-персонажных позиций. Именно эта динамика внутренней коммуникации позволяют отнести текст Вишнека к продуктивным моделям креативного чтения. Абсурд, который при ближайшем рассмотрении располагается в зазорах между внутритекстовым, претекстовым, авторским, биографическим и реальным читательским мирами и, кажется, не принадлежит собственно тексту, оказывается ничем иным, как стратегией чтения, сконструированной Вишнеком. Неабсурдный в собственных границах текст погружается в интертекст и являет компетентному читателю свою абсурдность. В то же время механизм абсурдизации автор запускает изнутри, подменяя персонажей сознанием читателя-герменевта и сталкивая его таким образом с автором претекста. В пункте 2.3.3. «Проблема коммуникации в постмодернистской пародии» анализируется фрагмент романа Владимира Сорокина «Голубое сало», который представляет собой пьесу «Погребение Аттиса», написанную клоном А.П. Чехова. Это пародийный миф о погребении

традиций чеховской драматургии или шире - одна из притч о конце канона русской классической литературы. Непродуктивность данного текста очевидна, в первую очередь, потому, что самопровозглашение текста как конца всякого возможного порождения является перформативным литературным актом. Пьеса «Погребение Аттиса» - результат репродуктивной деятельности клона и является примером множества подобных репродукций реальных современных литераторов.

В третьей главе «Восстановление субъектности в русском литературном дискурсе рубежа веков» анализируются различные коммуникативные стратегии, намеренно повышающие читательскую активность в дискурсе. Вовлечение читателя как активного субъекта структуры художественного текста, в отличие от креативной рецепции, деконструирует жанр и нарративную форму текста, но не разрушает границы дискурса, лишь перестраивая коммуникативные отношения в его структуре. В параграфе 3.1. «Биографический дискурс в современном романном нарративе и стратегии вовлечения читателя» беллетризованная биография или роман с биографической структурой представлены как креативный жанр, который даёт читателю высокую степень свободы в расстановке акцентов в системе ценностей, широко заданной автором текста. В качестве примеров приводятся роман Людмилы Улицкой «Зелёный шатёр» и роман Марины Степновой «Женщины Лазаря», спецификой которых является отсутствие центрального героя (даже при его номинальном наличии - к примеру, Лазарь Линдт в тексте Степновой). Множественность точек зрения, возникающая в реалистическом романе с фактически децентрированной персонажной структурой, провоцирует читателя на активное участие в формировании романной аксиологии. В параграфе отмечается, что такая коммуникативная стратегия ведёт к фактической «необязательности» художественного начала в дискурсе, в рамках которого происходит коммуникация. В параграфе 3.2. «Самоустранение автора в „писательском" сюжете» представлен анализ авторской стратегии, которая отвечает читательской потребности в активном сотворчестве и при этом позволяет этому сотворчеству быть продуктивным с точки зрения завершения дискурса. В качестве примера анализируется рассказ Павла Пепперштейна «Яйцо», в котором действует более десяти персонажей-писателей, тексты большинства из которых появляются в тексте самого рассказа. Авторская функция в этом тексте распределена между персонажами-скрипторами, с одной

стороны, и компетентным читателем (инстанцией, конструирующей интерпретационное поле), с другой. Несмотря на то, что текст Пепперштейна - один из наиболее ранних среди анализируемых в данной работе и формально принадлежит московскому концептуализму, его стратегия остаётся новаторской и для последующей литературы. Игровая постмодернистская форма рассказа «Яйцо» является той открытой коммуникативной структурой, в которой автор и читатель действуют в общих интересах, совместно достраивая структуру дискурса и делая её подлинно коммуникативной - учитывающей двух равноправных субъектов на пути к коммуникативному событию. Параграф 3.3. «Жанровые формы „воскрешения субъекта" в русской литературе начала XXI века» посвящён деконструкции традиционных жанров (эпистолярного романа, дневника) за счёт перестройки их коммуникативной структуры, которая ориентируется на воскрешение субъекта не только как внутреннего актанта структуры художественного текста, но и внешнего участника художественной коммуникации. В пункте 3.3.1. «Форма эпистолярного романа как средство актуализации чтения» в результате анализа коммуникативной структуры романа Михаила Шишкина «Письмовник» делается вывод о том, что восстановление читательской субъектности через коммуникацию с Другим (в роли которого выступает текст) реализуется с помощью нарочитой лакунарности и дискретности текстовой структуры в коммуникативном плане. В данном случае читательская субъектность становится компенсаторным механизмом, соединяющим замкнутые хронотопы автокоммуникации двух персонажей (участников переписки). Находясь в непересекающихся пространственно-временных зонах, не слыша друг друга, персонажи лишь создают знаки коммуникации, необходимые читателю для восстановления целостности разъятого на отдельные фракталы текста. В пункте 3.3.2. «Преодоление письма в романе-дневнике» анализируется деконструкция формы дневника, представленная в романе Дмитрия Данилова «Горизонтальное положение», в которой повествователь фактически отказывается от своей нарративной функции (являющейся, по условиям жанра, ещё и функцией скриптора). Эта стратегия, на первый взгляд, кажется противоположностью уже проанализированным в предыдущих параграфах, так как в данном случае вовлечение читателя в дискурс формально не происходит. Фактически же, если говорить о стремлении субъектов художественного дискурса оказаться на одном уровне, - стратегия «Горизонтального положения» этой цели достигает.

Автор, отказывающийся продолжать писать, отстраняется от своего текста, наблюдая его - и становится ещё одним читателем. Отказываясь от письма как определяющего сюжет и наррацию механизма, он отказывается и от своей роли единственного говорящего, а отчуждая письменный текст, делает его предметом общего восприятия с читателем, который проделал тот же путь до финальной точки, что и автор. В пункте 3.3.4. «Свободный нарратив как антилитературная стратегия» анализу подвергается стратегия, которая наиболее радикально, но и наиболее последовательно деконструирует художественный дискурс. Включение элементов документального дискурса (расшифровка аудиозаписей, где реальные респонденты рассказывают писателю свои истории из жизни), использованное в романе Антона Понизовского «Обращение в слух», разрушает традиционные рамки художественного дискурса и открывает их для нового типа художественной коммуникации. Возникающее в результате деконструкции коммуникативное поле подразумевает возможность диалога не только внутри литературы, но и самой литературы с внешним миром. Эта «антилитература» только формально бросает литературе вызов, на самом деле лишь отказываясь от условного ограничения, которое исторически разделяло разные потоки дискурса, не позволяя им смешиваться. В результате расширения рамок художественного дискурса и соединения дискурсивных потоков исчезает потребность литературы в метафикциональности. Литература сама становится субъектом дискурса - в широком смысле - и получает возможность более полной коммуникации, в которой лакуны заполняют не принявшие правила игры субъекты, а другие типы дискурса, которые, если воспользоваться термином М.М. Бахтина, создают в XXI веке новую полифонию.

В заключении подводятся итоги исследования, намечаются перспективы дальнейшей разработки темы. В результате проведённой работы можно заключить, что метатекстуальность, явленная через внутритекстовых актантов (персонажей-писателей, -читателей, -слушателей, -интерпретаторов) на разных уровнях организации структуры художественного текста (сюжетном, композиционном, нарративном, в трансформированных жанровых формах) становится областью моделирования коммуникативных отношений, служащей не для объективирования первичного текста как гносеологического инструмента, а для восстановления дискурса, в котором адресант и адресат носят субъектный характер, и коммуникация осуществляется, а не описывается.

Среди перспектив исследования отмечаются вопросы современной литературной социологии и необходимость изучения новейшей литературы в системе школьного образования. Культурные стереотипы, связанные с участниками художественного дискурса, феноменом чтения, писательской репутацией и «правильной» интерпретацией классических текстов, с нашей точки зрения, требуют пересмотра в контексте актуального чтения и письма, иначе разрыв между современным читателем и классической литературой рискует стать непреодолимым. Несмотря на общие тенденции к восстановлению «классической» формы дискурса, его нынешний вторичный характер создаёт свою собственную аксиологическую систему и восполняет лакуны, созданные постмодернистской философией и эстетикой, стремясь к самодостаточности и замкнутости.

Второе перспективное направление исследования - наблюдение за процессом соединения художественной и нехудожественной литературы. Востребованность жанра нон-фикшн, включая биографическую и мемуарную литературу, на современном российском книжном рынке не только влияет на падение интереса к беллетристике, но и определяет перспективу, в которой границы между фикшн и нон-фикшн будут трудноопределимы. Во многом причины этого слияния дискурсов видятся в социологии и истории, но также важным фактором является поиск новой словесности, которая парадоксальным образом обнаруживается именно в области нехудожественного дискурса: таких формах словесности, как вербатим, сторителлинг и им подобных. Ярким примером того, что литературное сообщество уже готово к переходу в эту новую, художественно-нехудожественную парадигму, можно считать «короткие списки» таких значимых российских литературных премий, как «Большая книга» и «НоС», отдающих в последние годы предпочтение биографической литературе и нон-фикшн.

Ещё одна тенденция, которую необходимо рассмотреть в перспективе, - это современная российская поэзия, взявшая на себя сегодня множество значимых функций, с которыми проза зачастую не справляется. Это и то, что называется «новой социальностью», и поиск языка коммуникации между различными (экономически, ментально, этнически и т.д.) группами читателей, и эффективное бытование в интернете, который прозу в отличие от поэзии (не без исключений с обеих сторон) превращает в «сетературу». Современная поэзия является важнейшим источником нового языка, образной системы, а кроме того

не испытывает необходимости в поиске места между эстетическим и актуальным социальным высказыванием.

Основные положения работы отражены в следующих публикациях

а) статья в рецензируемом ВАК издании:

1. Макеенко, Е.В. К вопросу о трансформации жанра эпистолярного романа в современной русской литературе (Михаил Шишкин, «Письмовник») / Е.В. Макеенко // Сибирский филологический журнал. - 2013, -№3, -С. 175-179.

б) статьи в сборниках научных трудов, материалов конференций и др.

2. Макеенко, Е.В. «Малышка Лили» Клода Миллера: минус-Чехов-приём экранизации // Притяжение, приближение, присвоение: вопросы современной литературной компаративистики: межвузовский сборник научных трудов. -Новосибирск: Изд. НГПУ, 2009. - С. 85-91.

3. Макеенко, Е.В. К вопросу о моделях креативной рецепции пьесы А.П. Чехова «Вишневый сад» / Е.В. Макеенко // Молодая филология-2010 (По материалам исследований молодых ученых): межвузовский сборник научных трудов. -Новосибирск: Изд. НГПУ, 2010. - С. 20-28.

4. Макеенко, Е.В. Чехов-персонаж как случай креативной рецепции «чеховского текста» (И. Яркевич «Ум, секс, литература») / Е.В. Макеенко // Первые научные штудии: сборник научных статей. - Новосибирск: СИЦ НГПУ «Гаудеамус», 2011. - С. 75-85.

5. Макеенко, Е.В. «Живцы» и «пустецы»: персонажи-писатели

в рассказе Павла Пепперштейна «Яйцо» / Е.В. Макеенко // Молодая филология-2011 (по материалам исследований молодых учёных): межвузовский сборник научных трудов. - Новосибирск: Изд. НГПУ, 2011, -С. 107-118.

6. Макеенко, Е.В. «Миф о чтении» как особая форма рефлексии художественной коммуникации (Татьяна Толстая «Кысь», Михаил Елизаров «Библиотекарь») / Е.В. Макеенко // Молодая филология-2012 (по материалам исследований молодых учёных): межвузовский сборник научных трудов. - Новосибирск: Изд. НГПУ, 2012. - С. 49-57.

Подписано в печать 26.11.13. Формат бумаги 60x84/16. Печать RISO. Уч.-изд.л. 1,0. Усл. п.л. 1,25. Тираж 100 экз.

Заказ № 113._

Педуниверситет, 630126, Новосибирск, Вилюйская, 28

Скачать:

Предварительный просмотр:

Примечания:

Пикантный клюквенный соус

Рецепты блюд из печени кролика Что можно сделать из печени кролика

Ароматная картошечка со сметаной в духовке: сытно и вкусно

Категории

Последние статьи

Техника звучащей речи Интонация - отличительный признак устной речи

Содержание повести достоевского белые ночи

Он повторил подвиг Александра Матросова, но остался жив

Любанская наступательная операция

Вячеслав – значение имени Вячеслав чешский именины

Девочки, рожденные в феврале: имена, именины, характер

Герман стерлигов Олигарх который живет в лесу

Интересное в мире читать

Икона грузинской Божьей матери: чем помогает Икона божией матери грузинская монастырь мужской

Реклама

Скачать:

Предварительный просмотр:

Примечания:

Возможно вам будет интересно:

Категории

Последние статьи

Реклама