Джордж кеннан - дипломатия второй мировой войны глазами американского посла в ссср джорджа кеннана. Истоки советского поведения Посол в ссср

Джордж Фрост Кеннан. Родился 16 февраля 1904 года - умер 17 марта 2005 года. Американский дипломат, политолог и историк, основатель Института Кеннана подразделения Woodrow Wilson International Center for Scholars. Наиболее известен, как идейный отец «политики сдерживания» времен Холодной войны. Автор трудов по истории взаимоотношений России и стран Запада. Внучатый племянник Джорджа Кеннана, известного связями с российскими революционерами в 1890-х годах.

В 1925 году, сразу после окончания Принстонского университета, Кеннан поступил на дипломатическую службу. После недолгого пребывания в Женеве он узнал о том, что может поучиться три года в аспирантуре одного из европейских университетов при условии, что будет изучать какой-нибудь редкий язык. Кеннан выбрал русский, поскольку у него была возможность получить назначение на работу в Советский Союз, а также следуя семейной традиции, начало которой положил двоюродный брат его деда, в память о котором он впоследствии поможет основать при Международном центре Вудро Вильсона Институт перспективных российских исследований имени Кеннана.

После завершения аспирантуры Дж. Ф. Кеннан продолжил дипломатическую службу за границей - в Таллине и Риге. Где бы он ни работал, он везде много путешествовал, что помогало ему лучше узнать народ и культуру страны.

В 1933 году Кеннан приехал в Москву в качестве переводчика Вильяма C. Буллитта, первого посла США в Советском Союзе.

В 1934-1938 гг. был первым секретарем посольства США в СССР, а в 1945-1946 гг. советником посольства. За годы работы в СССР Кеннан стал ярым противником коммунизма, убежденным в невозможности сотрудничества с СССР.

В 1947-1949 гг. он возглавлял отдел Государственного департамента США по планированию внешней политики и сыграл заметную роль в разработке плана Маршалла.

Дж. Кеннан - автор внешнеполитической доктрины «сдерживания» , изложенной впервые в так называемой «длинной телеграмме Кеннана» из Москвы в адрес государственного секретаря США (февраль 1946 г.), в которой призывает правительство Соединенных Штатов твердо выступить против советской экспансии в Восточной Европе.

В июле 1947 года, в журнале «Форин афферс» появилась статья «Истоки советского поведения» за подписью некоего «Х», в котором излагалась стратегия сдерживания, вскоре воплощенная в жизнь. Автором публикации был Кеннан. В определенной степени эта статья стала продолжением и расширением проблематики, обозначенной Кеннаном в «длинной телеграмме» 1946 года. Значение предложенной автором стратегии трудно переоценить: она оказала влияние на выработку американской доктрины на последующие 40 лет, обусловила политику других государств в отношении Америки и, наконец, легла в основу многих важных дипломатических и политических начинаний, таких, как доктрина Трумэна, план Маршалла, НАТО и Берлинский воздушный мост.

В июне 1948 года Кеннан призвал Вашингтон поддержать Югославию.

Будучи назначенным послом США в СССР, Кеннан прибыл в Москву 5 мая 1952 года. Вскоре по прибытии писал Кеннан президенту Г. Трумэну: "Мы (американская дипмиссия в СССР) настолько отрезаны, стеснены запретами, и нас настолько игнорирует советское правительство, что это выглядит так, будто вообще прерваны дипломатические отношения".

26 сентября 1952 года в «Правде» появилась редакционная статья, в которой сообщалось, что американский посол, прилетевший в Западный Берлин из Москвы, сделал клеветническое заявление для прессы и показал себя лжецом и заклятым врагом СССР. Кеннан сравнил положение американцев в Москве с той ситуацией, в которой он находился в Германии в 1941-1942 годах, когда он был интернирован нацистами. В итоге посол был объявлен «персоной нон грата», ему даже не разрешили лично вывезти из посольства свою жену и детей.

Дочь - Грейс - была замужем за известным американским архитектором Джоном Уорником.

Историк и публицист, советолог.

Из состоятельной семьи налогового служащего. Образование получил в Военной академии в Делафилде (штат Висконсин), в 1925 году окончил Принстонский университет. В 1926 году поступил на дипломатическую службу, работал в американских представительствах в Женеве и Гамбурге. В 1929-1930 годах изучал русский язык и российскую историю в Берлинском университете. Карьеру дипломата, специализировавшегося на «русском направлении», Кеннан сочетал с серьёзными занятиями историей и литературой.

В 1931-1933 годах сотрудник американской дипломатической миссии в Риге, в конце 1933-1937 годах - посольства США в Москве. Резко критиковал советскую систему и внешнюю политику СССР, сочувственно относился к идее консолидации европейских государств против Советского Союза. В 1938-1939 годах руководил русским сектором Государственного департамента США в Вашингтоне. В 1939 году после недолгой работы в американском посольстве в Праге занял должность временного поверенного в делах посольства США в Германии. Кеннан осудил «моральную поддержку» западными государствами Советского Союза после нападения на него Германии, столь же негативно отнёсся к созданию антигитлеровской коалиции, полагая, что она укрепляет сталинский режим и тем самым разрушает баланс сил в Европе.

В декабре 1941 года интернирован германскими властями вместе с другими американскими дипломатами. В 1942-1943 годах работал в Португалии, в 1944 году - в посольстве США в Лондоне. В 1944 году назначен на должность советника посольства США в Москве. Изложил своё понимание политики «сдерживания коммунизма» в «длинной телеграмме» (февраль 1946 года) и статье за подписью «Х», опубликованной в июле 1947 года в журнале «Foreign Affairs». В них Кеннан идейно обосновал отказ США от политики сотрудничества с СССР и необходимость жёсткого противодействия его стремлению занять лидирующие позиции в мире наряду с Америкой. В мае 1947 года возглавил отдел планирования Государственного департамента США. Участвовал в разработке Трумэна доктрины и Мар-шал-ла пла-на .

С именем Кеннана связано проведение многочисленных подрывных операций против СССР и других социалистических стран. В условиях мак-кар-тиз-ма и гонки атомных вооружений Кеннан изменил свою позицию и критиковал политику «холодной войны». В 1950 году временно оставил дипломатическую службу и занялся научными исследованиями по истории России и советско-американских отношений, выступил с анализом сильных и слабых сторон советской системы. В 1952 году назначен послом в СССР, но через короткое время объявлен советским правительством персоной нон грата и выслан из страны. С 1956 профессор Принстонского университета.

В 1961-1963 годах посол США в Югославии. После отставки занимался научной и публицистической деятельностью. С позиции политического реализма критически оценивал внешнеполитический курс США. В последний период жизни выступал за нормализацию советско-американских отношений и ядерное разоружение. В 1974 году при Международном центре учёных Вудро Вильсона (Woodrow Wilson International Center for Scholars) основал Институт перспективных российских исследований (The Kennan Institute for Advanced Russian Studies); с 1993 года действует его московский офис. Пулитцеровская премия (1956, 1967 годы).

Сочинения:

American diplomacy, 1900-1950. Chi., 1951

Russia and the West under Lenin and Sta-lin. Boston, 1961

Memoirs, 1925-1950. Boston, 1967-1972. Vol. 1-2

From Prague after Mu-nich; diplomatic papers, 1938-1940. Princeton, 1968

Soviet foreign policy, 1917-1941. . Westport, 1978

Soviet-American relations, 1917-1920. . N. Y., 1984.

Иллюстрация:

Дж. Ф. Кен-нан. Архив БРЭ.

) - американский журналист, путешественник, писатель, автор книг о Сибири и сибирской ссылке. Известен своей поддержкой российских революционеров. Его публичные разоблачения тяжёлых условий содержания политзаключённых в сибирской ссылке стали толчком к распространению в США критического взгляда на политический режим, существующий в Российской империи. На волне общественного негодования вокруг выступлений Кеннана в 1891 году в Бостоне возникло американское Общество друзей русской свободы , члены которого с 1891 по 1919 гг. участвовали в различных пропагандистских кампаниях, некоторые из которых оказали заметное влияние на отношение общественного мнения США к России.

Внучатым племянником Джорджа Кеннана был Джордж Ф. Кеннан .

Биография

Джордж Кеннан в исследованиях историков

Современный российский историк Д. М. Нечипорук в своей диссертации «Американское общество друзей русской свободы» пишет, что личность и деятельность Джорджа Кеннана, который был центральной фигурой антицаристской агитации в конце 1880-х - начале 1890-х гг., занимает значительное место в исследованиях истории культурных связей между Россией и США. В 1950 году американский историк М. Лазерсон впервые в историографии подробно исследовал влияние агитации Кеннана на американо-русские отношения . Именно Лазерсон своим исследованием заложил основы либерального подхода к изучению как агитации Кеннана, так и деятельности американского Общества - согласно этому подходу, Кеннан являлся искренним и бескорыстным противником русского самодержавия, помогавшим своими печатными выступлениями и деньгами русским социалистам и либералам в их борьбе за демократическую Россию. Этот тезис впоследствии получил широкое хождение не только в американской, но и в советской исторической литературе .

В 1970-е-1980-е гг. американский историк Т. Сталлс предложил более критический взгляд на агитацию Кеннана, чем это было принято в предыдущих работах . Он впервые озвучил тезис о коммерческих мотивах деятельности американского журналиста и, опираясь на архивные материалы, попытался развеять устойчивое представление о Кеннане как об исключительно «идейном» борце с самодержавием.

Наиболее подробное исследование деятельности Джорджа Кеннана в 1990 г. выпустил американский историк Ф. Трэвис .

В советской историографии Кеннан непременно изображался как убеждённый, искренний и бескорыстный противник царизма, поддержавший Общество американских друзей русской свободы и его агитацию .

Сочинения

• Tent life in Siberia, and adventures among the Koraks and other tribes in Kamtchatka and Northern Asia. - N.Y., G.P. Putnam & sons; L., S. Low, son & Marston, 1870. - 425 р.
• Siberia and the Exile System . - N.Y., The Century co., 1891. 2 vols.
  • Русский перевод: Сибирь и ссылка. В двух томах. СПб.: Русско-Балтийский информационный центр «БЛИЦ», 1999.
• Campaigning in Cuba . - N.Y., The Century co., 1899. - 269 p.
• The Chicago and Alton case: A misunderstood transaction - Garden City, N.Y.: Country Life Press, 1916. - 58 p.

Примечания

Ссылки

• // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : В 86 томах (82 т. и 4 доп.). - СПб. , 1890-1907.

Категории:

• Персоналии по алфавиту
• Родившиеся в 1845 году
• Родившиеся 16 февраля
• Умершие в 1924 году
• Умершие 10 мая
• Журналисты по алфавиту
• Журналисты США
• Путешественники США
• Писатели США
• Мемуаристы США

Wikimedia Foundation . 2010 .

Смотреть что такое "Кеннан, Джордж" в других словарях:

Джордж Кеннан Джордж Кеннан (George Kennan, 1845 1924) американский путешественник, автор книг о Сибири, каторге и ссылке в России. Джордж Фрост Кеннан (George Kennan, 1904 2005) американский дипломат и учёный … Википедия

- (Kennan) (1845 1924), американский журналист. В 1885 86 обследовал русские каторжные тюрьмы и места политической ссылки. Выступил в защиту русских революционеров. Автор книги «Сибирь и ссылка» (ч. 1 2, 1906). * * * КЕННАН Джордж КЕННАН Джордж… … Энциклопедический словарь

Кеннан (Kennan) Джордж (16.2.1845, Норуолк, Огайо, США, ‒ 10.5.1924), американский журналист. Неоднократно посещал Россию. В 1885‒86 обследовал каторжные тюрьмы и места ссылки русских революционеров в Сибири. В 2 томном труде [«Сибирь и система… … Большая советская энциклопедия

Кеннан Джордж - (1845 1924) американский путешествнник, публицист. Неоднократно бывал в Сибири, автор книги Жизнь Сибири. В 1887 г. выступил в одном из американских журналов с разоблачительными очерками по результатам исследования русских политических тюрем и… … Словарь литературных типов

КЕННАН Джордж (полн. Джордж Фрост Кеннан, George Frost Kennan) (р. 16 февраля 1904, Милуоки, Винконсин 12 марта 2005, Принстон, Нью Джерси), американский дипломат и историк, автор трудов по истории советско американских и российско американских… … Энциклопедический словарь

Кеннан, Джордж Фрост, 1940 Джордж Фрост Кеннан (16 февраля 1904 17 марта 2005) американский дипломат и ученый, основатель Института Кеннана, больше, чем кто либо другой в XX веке, преуспел в деле сближения мира науки и мира политики. Он историк,… … Википедия

В Википедии есть статьи о других людях с такой фамилией, см. Кеннан. Джордж Фрост Кеннан George F. Kennan … Википедия

Кеннан (Kennan), Джордж североамериканский писатель. В 1861 68 годы по поручению русско американской телеграфной компании посетил крайний северо восток Сибири для исследования вопроса о возможности проведения телеграфа из Америки через Берингов… … Биографический словарь

Джордж Фрост Кеннан

Политическая сущность советской власти в ее нынешней ипостаси есть производное от идеологии и сложившихся условий: идеологии, унаследованной нынешними советскими лидерами от того политического движения, в недрах которого и произошло их политическое рождение, и условий, в которых они правят в России почти 30 лет. Проследить за взаимодействием этих двух факторов и проанализировать роль каждого из них в формировании официальной линии поведения Советского Сою­за - для психологического анализа задача не из легких. И тем не менее стоит попытаться ее решить, если мы хотим уяснить для себя советское поведение и успешно ему противодействовать.
Обобщить набор идеологических положений, с которыми советские лидеры пришли к власти, нелегко. Марксистская идеология в том ее ва­рианте, который получил распространение среди российских коммунис­тов, все время неуловимо видоизменяется. В ее основе обширный и слож­ный материал. Однако главные положения коммунистического учения в том виде, в каком оно сложилось к 1916 году, можно суммировать следую­щим образом:
а) основной фактор в жизни человека, определяющий характер обще­ственной жизни и «лицо общества», - это система производства и рас­пределения материальных благ;
б) капиталистическая система производства отвратительна, потому что неизбежно ведет к эксплуатации рабочего класса классом капиталис­тов и не может в полной мере обеспечить развитие экономического по­тенциала общества или справедливое распределение материальных благ, созданных человеческим трудом;
в) капитализм несет в себе зародыш собственной гибели, и вследствие неспособности класса, владеющего капиталом, приспособиться к эконо­мическим изменениям власть рано или поздно неизбежно перейдет в ру­ки рабочего класса с помощью революции;
г) империализм как последняя стадия капитализма неизбежно ведет к войне и революции.
Остальное можно изложить словами Ленина: «Неравномерность эко­номического и политического развития есть безусловный закон капита­лизма. Отсюда следует, что возможна победа социализма первоначально в немногих или даже в одной, отдельно взятой стране. Победивший проле­тариат этой страны, экспроприировав капиталистов и организовав у себя социалистическое производство, встал бы против остального капиталис­тического мира, привлекая к себе угнетенные классы других стран... ")" Нужно заметить, что не предполагалось, чтобы капитализм погиб без пролетарской революции. Чтобы опрокинуть прогнивший строй, необхо­дим последний толчок со стороны революционного пролетарского дви­жения. Но считалось, что рано или поздно такой толчок неизбежен.
В течение пятидесяти лет до начала революции такой образ мыслей был чрезвычайно притягателен для участников российского революцион­ного движения. Разочарованные, неудовлетворенные, потерявшие на­дежду найти самовыражение в тесных рамках политической системы цар­ской России (а может быть, чересчур нетерпеливые), не имевшие ши­рокой народной поддержки своей теории о необходимости кровавой революции для улучшения социальных условий, эти революционеры в марксистской теории УВИдели в высшей степени удобное обоснование своих инстинктивных устремлений. Она давала псевдонаучное объясне­ние их нетерпению, категоричному отрицанию чего-либо ценного в цар­ском строе, их жажде власти и отмщения и стремлению добиться своих целей во что бы то ни стало. Поэтому неудивительно, что они без колеба­ний уверовали в истинность и глубину марксистско-ленинского учения, столь созвучного их собственным чувствам и устремлениям. Не стоит ста­вить под сомнение их искренность. Это явление старо как мир. Лучше всего об этом сказал Эдуард Гибсон в книге «История упадка и разруше­ния Римской империи»: «От энтузиазма до самозванства один шаг, опас­ный и неприметный; демон Сократа являет собой яркий пример того, как мудрый человек иногда обманывает себя, добрый человек обманывает других, а сознание погружается в смутный сон, не отличая собственных заблуждений от умышленного обмана». Именно с таким набором теоре­тических положений большевистская партия пришла к власти.
Здесь необходимо отметить, что на протяжении многолетней подго­товки к революции эти люди, да и сам Маркс, уделяли внимание не столько той форме, которую примет социализм в будущем, сколько неиз­бежности свержения враждебной власти, что, по их мнению, должно было обязательно предшествовать построению социализма!. Их пред­ставления о позитивной программе действий, которую надо будет осу­ществлять после прихода к власти, были большей частью расплывчаты, умозрительны и далеки от реальности. Не существовало никакой согласо­ванной программы действий, помимо национализации промышленности и экспроприации крупных частных состояний. В отношении крестьянст­ва, которое, согласно марксистской теории, не является пролетариатом, в коммунистических взглядах никогда не было полной ясности; и в тече­ние первого десятилетия пребывания коммунистов у власти этот вопрос оставался предметом споров и сомнений.
Условия, сложившиеся в России сразу после революции, - Граждан­ская война и иностранная интервенция, а также тот очевидный факт, что коммунисты представляли лишь незначительное меньшинство русского народа, - привели к необходимости установления диктатуры. Экспери­мент с «военным коммунизмом» И попытка немедленно уничтожить част­ное производство и торговлю повлекли за собой тяжелейшие экономиче­ские последствия и дальнейшее разочарование в новой революционной власти. Хотя временное ослабление усилий по насаждению коммунизма в виде новой экономической политики несколько облегчило бедственное положение в экономике и, таким образом, оправдало свое назначение, оно наглядно показало, что «капиталистический сектор общества» все еще готов немедленно воспользоваться малейшим ослаблением давления со стороны правительства и,.если дать ему право на существование, будет всегда представлять собой мощную оппозицию советскому режиму и серьезного конкурента в борьбе за влияние в стране. Примерно такое же отношение сложилось и к крестьянину-единоличнику, который, по суще­ству, тоже был частным, хотя и мелким производителем.
Ленин, если бы он был жив, возможно, смог бы доказать свое величие и примирить эти противоборствующие силы на благо всего российского общества, хотя это и сомнительно. Но как бы то ни было, Сталин и те, ко­го он возглавил в борьбе за наследование ленинской руководящей роли, не желали мириться с конкурирующими политическими силами в сфере власти, которой они домогались. Слишком остро они ощущали непроч­ность своего положения. В особом их фанатизме, которому чужды англо-саксонские традиции политического компромисса, было столько рвения и непримиримости, что они и не предполагали постоянно делить с кем-то власть. От русско-азиатских предков к ним перешло неверие в возмож­ность мирного сосуществования на постоянной основе с политическими соперниками. Легко уверовав в свою собственную доктринерскую непо­грешимость, они настаивали на подчинении либо уничтожении всех по­литических противников. Вне рамок коммунистической партии никакой стройной организации в российском обществе не допускалось. Разреша­лись только те формы коллективной человеческой деятельности и обще­ния, в которых партия играла главенствующую роль. Никакая другая сила российского общества не имела права существовать как жизнеспособный целостный организм. Только партии разрешалось быть структурно орга­низованной. Остальным была уготована роль аморфной массы.
Этот же принцип господствовал и внутри самой партии. Рядовые чле­ны партии, конечно же, участвовали в выборах, обсуждениях, принятии и осуществлении решений, но занимались этим не по собственному побуж­дению, а по указанию вселявшего трепет партийного руководства и не­пременно в соответствии с вездесущим «учением».
Хочу еще раз подчеркнуть, что, возможно, эти деятели субъективно и не стремились к абсолютной власти как таковой. Они, несомненно, верили - им это было легко, - что только они знают, что хорошо для об­щества, и будут действовать ему во благо, если им удастся надежно огра­дить свою власть от посягательств. Однако, стремясь обезопасить свою власть, они не признавали в своих действиях никаких ограничений - ни Божьих, ни человеческих. И до тех пор, пока такая безопасность не до­стигнута, в их перечне первоочередных задач благополучие и счастье вве­ренных им народов отодвигались на последнее место.
Сегодня главная черта советского режима в том, что до сих пор этот процесс политической консолидации не завершен и кремлевские прави­тели все еще заняты главным образом борьбой за ограждение от посяга­тельств на власть, которую они захватили в ноябре 1917 года и стремятся превратить в абсолютную. Прежде всего они старались оградить ее от внутренних врагов в самом советском обществе. Они пытаются обезопа­сить ее и от посягательств со стороны внешнего мира. Ведь их идеология, как мы уже видели, учит, что окружающий мир враждебен им и что их долг - когда-нибудь свергнуть стоящие у власти политические силы за пределами их страны. Могучие силы русской истории и традиции способ­ствовали укреплению в них этого убеждения. И наконец, их собственная агрессивная непримиримость к внешнему миру в конце концов вызвала ответную реакцию, и они вскоре были вынуждены, говоря словами того же Гибсона, «заклеймить высокомерие», которое сами и вызвали. У каждого человека есть неотъемлемое право доказать себе, что мир к нему враждебен, если достаточно часто это повторять и исходить из этого в своих действиях, неизбежно в конце концов окажешься прав.
Образ мышления советских руководителей и характер их идеологии предопределяют, что никакая оппозиция не может быть официально при­знана полезной и оправданной. Теоретически такая оппозиция - это по­рождение враждебных, непримиримых сил умирающего капитализма. До тех пор пока официально признавалось существование в России ос­татков капитализма, можно было свалить часть вины за сохранение в стране диктаторского режима на них как на внутреннюю силу. Но по мере того как эти остатки ликвидировали, такое оправдание отпадало. Оно совсем исчезло, когда было официально объявлено, что они наконец уничтожены. Это обстоятельство породило одну из главных проблем со­ветского режима: поскольку капитализм в России больше не существо­вал, а Кремль не был готов открыто признать, что в стране может само­стоятельно возникнуть серьезная широкая оппозиция со стороны под­властных ему освобожденных масс, появилась необходимость оправдать сохранение диктатуры тезисом о капиталистической угрозе извне.
Началось это давно. В 1924 году Сталин, в частности, обосновывал со­хранение органов подавления, под которыми среди прочих он подразуме­вал армию и секретную полицию, тем, что, «до тех пор пока существует капиталистическое окружение, сохраняется опасность интервенции со всеми вытекающими из нее последствиями». В соответствии с этой тео­рией с того времени любые силы внутренней оппозиции в России после­довательно выдавались за агентов реакционных иностранных держав, враждебных советской власти. По той же причине настоятельно подчер­кивался изначальный коммунистический тезис об антагонизме между ка­питалистическим и социалистическим миром.
Множество примеров убеждают, что этот тезис в реальности не имеет под собой оснований. Относящиеся к нему факты в значительной степе­ни объясняются искренним возмущением, которое вызывали за рубежом советские идеология и тактика, а также, в частности, существованием крупных центров военной мощи - нацистского режима в Германии и правительства Японии, которые в конце 30-х годов в самом деле вынаши­вали агрессивные планы против Советского Союза. Однако есть все осно­вания полагать, что тот упор, который делается Москвой на угрозу совет­скому обществу из внешнего мира, объясняется не реальным существова­нием антагонизма, а необходимостью оправдать сохранение внутри страны диктаторского режима.
Сохранение такого характера советской власти, а именно стремления к неограниченному господству внутри страны одновременно с насаждением полумифа о непримиримой враждебности внешнего окружения, в значительной мере способствовало формированию того механизма со­ветской власти, с которым мы имеем дело сегодня. Внутренние органы государственного аппарата, которые не отвечали поставленной цели, от­мирали. Те же, которые отвечали цели, непомерно разбухали. Безопас­ность советской власти стала опираться на железную дисциплину в пар­тии, на жестокость и вездесущность секретной полиции и на безгранич­ную монополию государства в области экономики. Органы подавления, в которых советские лидеры видели защитников от враждебных сил, в значительной мере подчинили себе тех, кому они должны были слу­жить. Сегодня главные органы советской власти поглощены совершенст­вованием диктаторской системы и пропагандой тезиса о том, что Рос­сия - это осажденная крепость, у стен которой притаились враги. И миллионы сотрудников аппарата власти должны до последнего отстаи­вать такой взгляд на положение в России, ибо без него они окажутся не у дел.
В настоящее время правители уже не могут и думать обойтись без ор­ганов подавления. Борьба за неограниченную власть, которая ведется вот уже почти три десятилетия с беспрецедентной (по крайней мере, по раз­маху) в наше время жестокостью, снова вызывает ответную реакцию как внутри страны, так и за ее пределами. Эксцессы полицейского аппарата сделали скрытую оппозицию режиму гораздо более сильной и опасной, чем та, которая могла бы быть до начала этих эксцессов.
И уж меньше всего правители готовы отказаться от измышлений, ко­торыми они оправдывают существование диктаторского режима. Ибо эти измышления уже канонизированы в советской философии теми эксцес­сами, которые во имя них совершались. Теперь они прочно закрепились в советском образе мышления с помощью средств, далеко выходящих за рамки идеологии.

Такова история. Как же она отражается на политической сущности советской власти нынешнего дня?
В первоначальной идеологической концепции официально ничто не изменилось. По-прежнему проповедуется тезис об изначальной пороч­ности капитализма, о неизбежности его гибели и о миссии пролетариата, который должен этой гибели способствовать и взять власть в свои руки. Но теперь упор делается главным образом на те концепции, которые име­ют конкретное отношение к советскому режиму как таковому: на его иск­лючительном положении как единственного истинно социалистического строя в темном и заблудшем мире и на взаимоотношениях власти внутри него.
Первая концепция касается имманентного антагонизма между капи­тализмом и социализмом. Мы уже видели, какое прочное место занимает она в основах советской власти. Она оказывает глубокое воздействие на поведение России как члена международного сообщества. Она означает, что никогда Москва искренне не признает общности целей Советского Союза и стран, которые она считает капиталистическими. По всей веро­ятности, в Москве полагают, что цели капиталистического мира антагонистичны советскому режиму и, следовательно, интересам народов, контролируемых им. Если время от времени советское правительство ста­вит свою подпись под документами, в которых говорится обратное, то это надо понимать как тактический маневр, дозволенный в отношениях с врагом (всегда бесчестным), и воспринимать в духе caveat emptor. В ос­нове же антагонизм остается. Он постулируется. Он становится источни­ком многих проявлений внешней политики Кремля, которые вызывают у нас беспокойство: скрытности, неискренности, двуличия, насторожен­ной подозрительности и общего недружелюбия. В обозримом будущем все эти проявления, по-видимому, сохранятся, будут варьироваться лишь их степень и масштаб. Когда русским что-то от нас нужно, та или иная ха­рактерная черта их внешней политики временно отодвигается на задний план; в таких случаях всегда находятся американцы, которые спешат ра­достно объявить, что «русские уже изменились», а некоторые из них даже пытаются приписать себе заслуги в происшедших «переменах». Но мы не должны поддаваться на подобные тактические уловки. Эти характерные черты советской политики, как и постулаты, из которых они вытекают, составляют внутреннюю сущность советской власти и всегда будут при­сутствовать на переднем или заднем плане, до тех пор пока эта внутрен­няя сущность не изменится.
Это означает, что нам еще долго придется испытывать трудности в отношениях с русскими. Это не значит, что их надо воспринимать в контексте их программы во что бы то ни стало осуществить к определенному сроку переворот в нашем обществе. В теоретическом положении о неизбежности гибели капитализма, к счастью, содержится намек, что с этим можно не спешить. Прогрессивные силы могут, не торопясь, готовиться к окончательному соир de grace Пока же жизненно важно, чтобы «социалистическое отечество», этот оазис власти, уже отвоеванный для социа­лизма в лице Советского Союза, любили и защищали все истинные коммунисты в стране и за рубежом; чтобы они способствовали его про­цветанию и клеймили позором его врагов. Помощь же незрелым «аван­тюристическим» революциям за границей, которая могла бы каким-то образом поставить советскую власть в затруднительное положение, долж­на рассматриваться как непростительный и даже контрреволюционный шаг. Как решили в Москве, дело социализма состоит в том, чтобы под­держивать и укреплять советскую власть.
Тут мы подходим ко второй концепции, определяющей сегодня совет­ское поведение. Это тезис о непогрешимости Кремля. Советская концеп­ция власти, не допускающая каких-либо организационных очагов вне са­мой партии, требует, чтобы в теории партийное руководство оставалось единственным источником истины. Ибо, если бы истина обнаружил ась где-то еще, то это могло бы служить оправданием для ее проявления в ор­ганизованной деятельности. Но именно этого Кремль не может допустить и не допустит.
Следовательно, руководство коммунистической партии всегда право и всегда было право начиная с 1929 года, когда Сталин узаконил свою личную власть, объявив, что решения политбюро принимаются едино­гласно.
На принципе непогрешимости основывается железная дисциплина внутри коммунистической партии. На самом деле эти два положения взаимосвязаны. Строгая дисциплина требует признания непогрешимос­ти. Непогрешимость требует соблюдения дисциплины. Вместе они в зна­чительной мере определяют модель поведения всего советского аппарата власти. Но значение их можно понять, только если принять во внимание третий фактор, а именно: руководство может в тактических целях выдви­гать любой тезис, который считает полезным для дела в данный момент, и требовать преданного и безоговорочного согласия с ним всех членов движения в целом. Это означает, что истина не неизменна, а фактически создается самими советскими лидерами для любых целей и намерений. Она может изменяться каждую неделю или каждый месяц. Она перестает быть абсолютной и непреложной и не вытекает из объективной реальнос­ти. Она всего лишь самое последнее конкретное проявление мудрости тех, кого следует считать источником истины в конечной инстанции, по­тому что они выражают логику исторического процесса. В совокупности все три фактора придают подчиненному аппарату советской власти непо­колебимое упорство и монолитность во взглядах. Эти взгляды изменяют­ся не иначе, как по указанию Кремля. Если по данному вопросу текущей политики выработана определенная партийная линия, то вся советская государственная машина, в том числе и дипломатия, начинает неуклонно двигаться по предписанному пути, как заведенный игрушечный автомобиль, который пущен в заданном направлении и остановится только при столкновении с превосходящей силой. Люди, являющиеся деталями это­го механизма, глухи к доводам разума, которые доносятся до них извне. Вся их подготовка приучает не доверять и не признавать видимую убеди­тельность внешнего мира. Подобно белой собачке перед граммофоном, они слышат только «голос хозяина». И чтобы они отклонились от линии, продиктованной сверху, приказ должен исходить только от хозяина. Та­ким образом, представитель иностранной державы не может рассчиты­вать на то, что его слова произведут на них хоть какое-то впечатление. Са­мое большее, на что он может надеяться, - это что его слова будут пере­даны наверх, где сидят люди, которые в силах изменить линию партии. Но даже на этих людей вряд ли может подействовать нормальная логика, если она исходит от представителя буржуазного мира. Поскольку ссы­латься на общность целей бесполезно, то столь же бессмысленно и рас­считывать на одинаковый подход. Поэтому факты для кремлевских руко­водителей значат больше, чем слова, а слова приобретают наибольший вес, когда они подкрепляются фактами или отражают факты, имеющие неоспоримую ценность.
Однако мы уже убедились, что идеология не требует от Кремля быст­рого осуществления его целей. Как и церковь, он имеет дело с идеологи­ческими концепциями, рассчитанными на длительный срок, и потому может позволить себе не торопиться. Он не имеет права рисковать уже достигнутыми завоеваниями революции ради призрачных химер будуще­го. Само ленинское учение призывает к большой осторожности и гибкос­ти в достижении коммунистических целей. Опять же эти тезисы подкреп­ляются уроками истории России, где на протяжении веков на обширных просторах неукрепленной равнины велись малоизвестные сражения меж­ду кочевыми племенами. Здесь осторожность и осмотрительность, изво­ротливость и обман были важными качествами; естественно, что для человека с русским или восточным складом ума качества эти имеют боль­шую ценность. Поэтому Кремль без сожаления может отступить под на­пором превосходящей силы. И поскольку время не имеет ценности, он не поддается панике, если приходится отступить. Его политика - плавный поток, который, если ему ничто не мешает, непрестанно движется к наме­ченной цели. Его главная забота - во что бы то ни стало заполнить все уголки и впадины в бассейне мировой власти. Но если на своем пути он наталкивается на непреодолимые барьеры, он воспринимает это фило­софски и приспосабливается к ним. Главное, чтобы не иссякал напор, упорное стремление к желанной цели. В советской психологии нет и на­мека на то, что эта цель должна быть достигнута в определенные сроки.
Подобные размышления приводят к выводу, что иметь дело с совет­ской дипломатией одновременно и легче, и труднее, чем с дипломатией таких агрессивных лидеров, как Наполеон или Гитлер. С одной стороны, она более чувствительна к сопротивлению, готова отступить на отдельных участках дипломатического фронта, если противостоящая ей сила оцени­вается как превосходящая и, следовательно, более рациональная с точки зрения логики и риторики власти. С другой стороны, ее непросто одолеть или остановить, одержав над ней одну-единственную победу. А настойчи­вое упорство, которое движет ею, говорит о том, что успешно противо­стоять ей можно не с помощью спорадических действий, зависящих от мимолетных капризов демократического общественного мнения, но только с помощью продуманной долговременной политики противников России, которая была бы не менее последовательной в своих целях и не менее разнообразной и изобретательной в средствах, чем политика само­го Советского Союза.
В данных обстоятельствах краеугольным камнем политики Соединен­ных Штатов по отношению к Советскому Союзу, несомненно, должно быть длительное, терпеливое, но твердое и бдительное сдерживание экс­пансионистских тенденций России. Важно отметить, однако, что такая политика не имеет ничего общего с внешней суровостью, с пустыми или хвастливыми заявлениями о твердости. Хотя Кремль чаше всего проявля­ет гибкость, сталкиваясь с политическими реалиями, он, несомненно, становится неподатливым, когда речь заходит о его престиже. Бестактны­ми заявлениями и угрозами советское правительство, как и почти всякое другое, можно поставить в такое положение, когда оно не сможет усту­пить, даже вопреки требованиям реальности. Русские руководители хоро­шо разбираются в человеческой психологии и отлично понимают, что по­теря самообладания не способствует упрочению позиций в политике. Они умело и быстро пользуются подобными проявлениями слабости. По­этому, чтобы успешно строить отношения с Россией, иностранное госу­дарство должно непременно сохранять хладнокровие и собранность и предъявлять требования к ее политике таким образом, чтобы у нее оста­вался открытым путь к уступкам без ущерба для престижа.

В свете сказанного становится ясно, что советское давление на сво­бодные институты западного мира можно сдержать лишь с помощью ис­кусного и бдительного противодействия в различных географических и политических точках, постоянно меняющихся в зависимости от сдвигов и перемен в советской политике, но его нельзя устранить с помощью заклинаний и разговоров. Русские ожидают бесконечного поединка и счи­тают, что уже добились больших успехов. Мы должны помнить, что в свое время коммунистическая партия играла значительно меньшую роль в российском обществе, чем сегодняшняя роль Советской страны в миро­вом сообществе. Пусть идеологические убеждения позволяют правителям России думать, что истина на их стороне и что они могут не торопиться. Но те из нас, кто этой идеологии не исповедует, могут объективно оце­нить правильность этих постулатов. Советская доктрина не только подра­зумевает, что западные страны не могут контролировать пути развития собственной экономики, но и предполагает беспредельное единство, дисциплинированность и терпеливость русских. Давайте трезво взгля­нем на этот апокалиптический постулат и предположим, что Западу удастся найти силы и средства для сдерживания советской власти в тече­ние 10-15 лет. Чем обернется оно для России?
Советские лидеры, применив современную технику в искусстве деспотизма, решили проблему повиновения в рамках своего государства. Редко кто бросает им вызов; но даже эти немногие не могут вести борьбу против государственных органов подавления.
Кремль также доказал способность достигать своих целей, создав, не считаясь с интересами народов России, основы тяжелой индустрии. Этот процесс, правда, еще не завершен и продолжает развиваться, приближая Россию в этом отношении к основным промышленно развитым государствам. Однако все это - как поддержание внутренней политической без­опасности, так и создание тяжелой индустрии - достигнуто за счет колоссальных потерь человеческих жизней, судеб и надежд. В невиданных для нашего времени масштабах в условиях мира применяется принуди­тельный труд. Другие отрасли советской экономики, особенно сельское хозяйство, производство товаров широкого потребления, жилищное строительство и транспорт, игнорируются или нещадно эксплуатируются.
Вдобавок ко всему война принесла страшные разрушения, громадные людские потери и бедность народа. Этим объясняется усталость, физиче­ская и нравственная, всего населения России. Народ в массе разочарован и скептически настроен, советская власть для него уже не так притяга­тельна, как раньше, хотя она продолжает манить своих сторонников за рубежом. Энтузиазм, с которым русские воспользовались некоторыми послаблениями для церкви, введенными во время войны из тактических соображений, красноречиво свидетельствует, что их способности верить идеалам и служить им не нашли выражения в политике режима.
В подобных обстоятельствах физические и психические силы людей небеспредельны. Они объективны и действуют в условиях даже самых жестоких диктатур, так как люди просто не способны их преодолеть. Ла­геря принудительного труда и другие институты подавления - только временное средство заставить людей работать больше, чем требует их же­лание или экономическая необходимость. Если люди все же остаются в живых, они преждевременно стареют и их следует считать жертвами дик­таторского режима. Во всяком случае, их лучшие способности уже утра­чены для общества и не могут быть поставлены на службу государству.
Теперь надежда только на новое поколение. Новое поколение, не­смотря на лишения и страдания, многочисленно и энергично; к тому же русские - талантливый народ. Пока еще, правда, неясно, как отразятся на этом поколении, когда оно вступит в пору зрелости, чрезвычайные эмоциональные перегрузки детства, порожденные советской диктатурой и сильно усугубленные войной. Такие понятия, как обычная безопас­ность и спокойствие в собственном доме, теперь существуют в Советском Союзе разве что только в самых отдаленных деревнях. И нет уверенности, что все это не скажется на общих способностях того поколения, которое сейчас вступает в пору зрелости.
Помимо этого, налицо факт, что советская экономика, хотя она и мо­жет похвастаться значительными достижениями, развивается насторажи­вающе неровно и неравномерно. Русские коммунисты, говорящие о «неравномерном развитии капитализма», должны были бы сгорать от стыда, глядя на свою экономику. Масштабы развития некоторых ее отраслей, например металлургической или машиностроительной, вышли за рамки разумных пропорций по сравнению с развитием других отраслей хозяйст­ва. Перед нами государство, которое стремится в течение небольшого срока стать одной из великих промышленных держав и при этом не распо­лагает приличными шоссейными дорогами, а ее железнодорожная сеть весьма несовершенна. Многое уже сделано для того, чтобы поднять производительность труда и научить полуграмотных крестьян обращению с машинами. Однако материально-техническое обслуживание до сих пор является самой страшной прорехой советской экономики. Строительство ведется поспешно и некачественно. Амортизационные расходы, веро­ятно, огромны. Во многих отраслях экономики так и не удалось при вить рабочим хоть какие-то элементы общей культуры производства и техни­ческого самоуважения, свойственного квалифицированным рабочим Запада.
Трудно представить себе, каким образом уставшим и подавленным людям, которые трудятся в условиях страха и принуждения, удастся быст­ро устранить эти недостатки. И до тех пор, пока они не будут преодолены, Россия останется экономически уязвимой и в не котором роде немощной страной, которая может экспортировать свой энтузиазм или распространять необъяснимые чары своей примитивной политической живучести, но не в состоянии подкрепить эти предметы экспорта реальными свиде­тельствами материальной мощи и процветания.
Вместе с тем над политической жизнью Советского Союза нависла большая неопределенность, та самая неопределенность, которая связана с переходом власти от одного человека к другому или от одной группы лиц к другой.
Эта проблема, конечно, связана главным образом с особым положе­нием Сталина. Нельзя забывать, что наследование им исключительного положения Ленина в коммунистическом движении - это пока единст­венный случай перехода власти в Советском Союзе. Понадобилось две­надцать лет, чтобы закрепить этот переход. Это обошлось народу в милли­оны жизней и сотрясло основы государства. Побочные толчки ощуща­лись во всем международном коммунистическом движении и нанесли урон самим кремлевским руководителям.
Вполне возможно, что следующая передача неограниченной власти произойдет тихо и незаметно, без каких-либо пертурбаций. Но в то же время не исключено, что связанные с этим проблемы при ведут, говоря словами Ленина, к одному из тех «необычайно быстрых переходов» от «тонкого обмана» к «разнузданному насилию», которые характерны для истории России, и сотрясут советскую власть до основания.
Но дело не только в самом Сталине. Начиная с 1938 года в высших эшелонах советской власти наблюдается настораживающая закостене­лость политической жизни. Всесоюзный съезд Советов, который теоре­тически считается высшим органом партии 1, должен собираться не реже чем раз в три года. Последний съезд был почти восемь лет назад. За это время численность членов партии выросла вдвое. За время войны огром­ное число коммунистов погибло, и теперь более половины всех членов партии - это люди, которые вступили в ее ряды уже после последнего съезда. Тем не менее на вершине власти, несмотря на все злоключения страны, остается все та же небольшая группа лидеров. Безусловно, есть причины, по которым испытания военных лет повлекли за собой корен­ные политические изменения в правительствах всех крупных западных государств. Причины этого явления достаточно общие, а потому должны присутствовать и в скрытой от взоров советской политической жизни. Но никаких признаков подобных процессов в России не видно.
Напрашивается вывод, что в рамках даже такой в высшей степени дисциплинированной организации, как коммунистическая партия, не­пременно должны все больше проявляться различия в возрасте, взглядах и интересах между огромными массами рядовых членов, вступивших в нее сравнительно недавно, и очень небольшой группой бессменных выс­ших руководителей, с которыми большинство этих членов партии никог­да не встречались, никогда не разговаривали и с которыми у них не может быть никакой политической близости.
Трудно предсказать, будет ли в этих условиях неизбежное омоложение высших эшелонов власти происходить (а это лишь вопрос времени) мир­но и гладко или же соперники в борьбе за власть обратятся к политически незрелым и неопытным массам, чтобы заручиться их поддержкой. Если верно последнее, то коммунистической партии нужно ожидать непредсказуемых последствий: ведь рядовые члены партии учились работать лишь в условиях железной дисциплины и подчинения и совершенно бес­помощны в искусстве достижения компромиссов и согласия. Если в ком­мунистической партии произойдет раскол, который парализует ее дейст­вия, то хаос и беспомощность общества в России обнаружатся в крайних формах. Ибо, как уже говорилось, советская власть - это лишь оболочка, скрывающая аморфную массу, которой отказано в создании независимой организационной структуры. В России нет даже местного самоуправле­ния. Нынешнее поколение русских понятия не имеет о самостоятельных коллективных действиях. Поэтому если про изойдет нечто такое, что на­рушит единство и эффективность партии как политического инструмен­та, то Советская Россия может мгновенно превратиться из одной из силь­нейших в одну из самых слабых и жалких стран мира.
Таким образом, будущее советской власти отнюдь не так безоблачно, как по русской привычке к самообману может по казаться кремлевским правителям. То, что они могут удерживать власть, они уже продемонстрировали. Но им еще предстоит доказать, что они могут легко и спокойно передать ее другим. Однако тяжкое бремя их господства и превратности международной жизни заметно подточили силы и надежды великого на­рода, на котором покоится их власть. Любопытно отметить, что идеоло­гическое воздействие советской власти в настоящее время сильнее за пре­делами России, куда не могут дотянуться длинные руки советской поли­ции. В связи С этим на память приходит сравнение, которое есть в романе Томаса Манна «Будденброки». Рассуждая о том, что человеческие институты приобретают особый внешний блеск как раз в тот момент, ког­да их внутренний распад достигает высшей точки, он уподобляет семей­ство Будденброков в пору его наивысшего расцвета одной из тех звезд, свет которых ярче всего освещает наш мир тогда, когда на самом деле они давно прекратили свое существование. Кто может поручиться за то, что лучи, все еще посылаемые Кремлем недовольным народам западного ми­ра, не являются тем самым последним светом угасающей звезды? Доказать это нельзя. И опровергнуть - тоже. Но остается надежда (и, по мне­нию автора этой статьи, довольно большая), что советская власть, как и капиталистический строй в ее пони мании, несет в себе семена собствен­ной гибели, и эти семена уже тронулись в рост.
Совершенно очевидно, что в обозримом будущем вряд ли можно ожи­дать политического сближения между Соединенными Штатами и совет­ским режимом. Соединенные Штаты и впредь должны видеть в Совет­ском Союзе не партнера, а соперника на политической арене. Они долж­ны быть готовы к тому, что в советской политике найдет отражение не абстрактная любовь к миру и стабильности и не искренняя вера в посто­янное счастливое сосуществование социалистического и капиталистиче­ского мира, а осторожное и упорное стремление подорвать и ослабить влияние всех противостоящих сил и стран.
Но нельзя забывать и того, что Россия по сравнению с западным ми­ром в целом все еще слабая страна, что советская политика отличается большой неуравновешенностью и что в советском обществе, возможно, кроются пороки, которые в конечном счете приведут к ослаблению его общего потенциала. Это само по себе дает право Соединенным Штатам уверенно проводить политику решительного сдерживания, чтобы проти­вопоставить русским несгибаемую силу в любой точке земного шара, где они попытаются посягнуть на интересы мира и стабильности.
Но в действительности возможности американской политики ни в ко­ей мере не должны сводиться к проведению твердой линии на сдержива­ние и к надеждам на лучшее будущее. Своими действиями Соединенные Штаты вполне могут влиять на развитие событий как в самой России, так и во всем коммунистическом движении, которое оказывает значительное влияние на внешнюю политику России. И речь идет не только о скром­ных усилиях Соединенных Штатов по распространению информации в Советском Союзе и других странах, хотя это тоже важно. Речь, скорее, идет о том, насколько успешными будут наши усилия по созданию у на­родов мира представления о Соединенных Штатах как о стране, которая знает, чего хочет, которая успешно справляется со своими внутренними проблемами и обязанностями великой державы и которая обладает доста­точной силой духа, чтобы твердо отстаивать свои позиции в современных идеологических течениях. В той степени, в которой нам удастся создавать и поддерживать такое представление о нашей стране, цели русского ком­мунизма будут казаться бесплодными и бессмысленными, у сторонников Москвы поубавится энтузиазма и надежд, а во внешней политике у Крем­ля прибавится проблем. Ведь старческая немощь и обветшалость капита­листического мира составляют краеугольный камень коммунистической философии. Поэтому уже одно то, что не сбудутся предсказания пророков с Красной площади, самоуверенно предрекавших со времени оконча­ния войны, что в Соединенных Штатах неминуемо разразится экономи­ческий кризис, имело бы глубокие и важные последствия для всего ком­мунистического мира.
И напротив, проявления неуверенности, раскола и внутренней разоб­щенности в нашей стране воодушевляют коммунистическое движение в целом. Каждое такое проявление вызывает бурю восторга и новые надеж­ды в коммунистическом мире; в поведении Москвы появляется само­довольство; новые сторонники из разных стран пытаются примкнуть к коммунистическому движению, принимая его за ведущую линию международной политики; и тогда напор русских возрастает по всем направле­ниям международных отношений.
Было бы преувеличением полагать, что одни Соединенные Штаты без поддержки других государств могли бы решить вопрос жизни и смерти коммунистического движения и вызвать скорое падение советской влас­ти в России. Тем не менее США имеют реальную возможность значитель­но ужесточить условия, в которых осуществляется советская политика, заставить Кремль действовать более сдержанно и осмотрительно, чем в последние годы, и таким образом способствовать развитию процессов, которые неизбежно приведут либо к крушению советского строя, либо к постепенной его либерализации. Ибо ни одно мистическое, мессианское движение, и особенно кремлевское, не может постоянно терпеть неудачи, не начав рано или поздно так или иначе приспосабливаться к логике ре­ального положения вещей.
Таким образом, решение вопроса в значительной мере зависит и от нашей страны. Советско-американские отношения - это, по существу, пробный камень международной роли Соединенных Штатов как государства. Чтобы избежать поражения, Соединенным Штатам достаточно быть на высоте своих лучших традиций и доказать, что они достойны называться великой державой.
Можно с уверенностью сказать, что это самое честное и достойное ис­пытание национальных качеств. Поэтому всякий, кто внимательно следит за развитием советско-американских отношений, не будет сетовать на то, что Кремль бросил вызов американскому обществу. Напротив, он будет в какой-то мере благодарен судьбе, которая, послав американцам это суро­вое испытание, поставила саму их безопасность как нации в зависимость от их способности сплотиться и принять на себя ответственность мораль­ного и политического руководства, которое уготовано им историей.

Противостояние сталинизму

Дж. Кеннан - автор внешнеполитической доктрины «сдерживания», изложенной впервые в так называемой «длинной телеграмме Кеннана» из Москвы в адрес государственного секретаря США (февраль 1946 г.), в которой призывает правительство Соединенных Штатов твердо выступить против советской экспансии в Восточной Европе .

Посол в СССР

Будучи назначенным послом США в СССР, Кеннан прибыл в Москву 5 мая 1952 года. Вскоре по прибытии писал Кеннан президенту Г. Трумэну :

Мы (американская дипмиссия в СССР) настолько отрезаны, стеснены запретами, и нас настолько игнорирует советское правительство, что это выглядит так, будто вообще прерваны дипломатические отношения

Кончина

Семья

Дочь - Грейс - была замужем за известным американским архитектором Джоном Уорником .

Уже через несколько лет после написания своих знаменитых работ Кеннан объяснял, что под сдерживанием он имел в виду политическую и экономическую активность, а не военное противостояние. Кеннан был противником создания НАТО .

Кеннан также считал неверной политику США в отношении постсоветской России. Так, он критиковал «фатальную ошибку» четвёртого расширения НАТО в 1999 году, которое по его мнению было способно вновь возродить для России образ внешнего врага в посткоммунистическую эпоху и тем самым повредить демократизации страны . Он предсказал ещё в самом начале расширения, что эта «стратегическая ошибка эпического масштаба» делает новую холодную войну вполне реальным сценарием, а «горячую войну» - возможной .

См. также

• Документы Сиссона , разоблачённые Кеннаном как фальшивка

Напишите отзыв о статье "Кеннан, Джордж Фрост"

Примечания

Ссылки

• Д. Ф. Кеннан

Отрывок, характеризующий Кеннан, Джордж Фрост

Было три часа ночи. Официанты с грустными и строгими лицами приходили переменять свечи, но никто не замечал их.
Пьер кончил свой рассказ. Наташа блестящими, оживленными глазами продолжала упорно и внимательно глядеть на Пьера, как будто желая понять еще то остальное, что он не высказал, может быть. Пьер в стыдливом и счастливом смущении изредка взглядывал на нее и придумывал, что бы сказать теперь, чтобы перевести разговор на другой предмет. Княжна Марья молчала. Никому в голову не приходило, что три часа ночи и что пора спать.
– Говорят: несчастия, страдания, – сказал Пьер. – Да ежели бы сейчас, сию минуту мне сказали: хочешь оставаться, чем ты был до плена, или сначала пережить все это? Ради бога, еще раз плен и лошадиное мясо. Мы думаем, как нас выкинет из привычной дорожки, что все пропало; а тут только начинается новое, хорошее. Пока есть жизнь, есть и счастье. Впереди много, много. Это я вам говорю, – сказал он, обращаясь к Наташе.
– Да, да, – сказала она, отвечая на совсем другое, – и я ничего бы не желала, как только пережить все сначала.
Пьер внимательно посмотрел на нее.
– Да, и больше ничего, – подтвердила Наташа.
– Неправда, неправда, – закричал Пьер. – Я не виноват, что я жив и хочу жить; и вы тоже.
Вдруг Наташа опустила голову на руки и заплакала.
– Что ты, Наташа? – сказала княжна Марья.
– Ничего, ничего. – Она улыбнулась сквозь слезы Пьеру. – Прощайте, пора спать.
Пьер встал и простился.

Княжна Марья и Наташа, как и всегда, сошлись в спальне. Они поговорили о том, что рассказывал Пьер. Княжна Марья не говорила своего мнения о Пьере. Наташа тоже не говорила о нем.
– Ну, прощай, Мари, – сказала Наташа. – Знаешь, я часто боюсь, что мы не говорим о нем (князе Андрее), как будто мы боимся унизить наше чувство, и забываем.
Княжна Марья тяжело вздохнула и этим вздохом признала справедливость слов Наташи; но словами она не согласилась с ней.
– Разве можно забыть? – сказала она.
– Мне так хорошо было нынче рассказать все; и тяжело, и больно, и хорошо. Очень хорошо, – сказала Наташа, – я уверена, что он точно любил его. От этого я рассказала ему… ничего, что я рассказала ему? – вдруг покраснев, спросила она.
– Пьеру? О нет! Какой он прекрасный, – сказала княжна Марья.
– Знаешь, Мари, – вдруг сказала Наташа с шаловливой улыбкой, которой давно не видала княжна Марья на ее лице. – Он сделался какой то чистый, гладкий, свежий; точно из бани, ты понимаешь? – морально из бани. Правда?
– Да, – сказала княжна Марья, – он много выиграл.
– И сюртучок коротенький, и стриженые волосы; точно, ну точно из бани… папа, бывало…
– Я понимаю, что он (князь Андрей) никого так не любил, как его, – сказала княжна Марья.
– Да, и он особенный от него. Говорят, что дружны мужчины, когда совсем особенные. Должно быть, это правда. Правда, он совсем на него не похож ничем?
– Да, и чудесный.
– Ну, прощай, – отвечала Наташа. И та же шаловливая улыбка, как бы забывшись, долго оставалась на ее лице.

Пьер долго не мог заснуть в этот день; он взад и вперед ходил по комнате, то нахмурившись, вдумываясь во что то трудное, вдруг пожимая плечами и вздрагивая, то счастливо улыбаясь.
Он думал о князе Андрее, о Наташе, об их любви, и то ревновал ее к прошедшему, то упрекал, то прощал себя за это. Было уже шесть часов утра, а он все ходил по комнате.
«Ну что ж делать. Уж если нельзя без этого! Что ж делать! Значит, так надо», – сказал он себе и, поспешно раздевшись, лег в постель, счастливый и взволнованный, но без сомнений и нерешительностей.
«Надо, как ни странно, как ни невозможно это счастье, – надо сделать все для того, чтобы быть с ней мужем и женой», – сказал он себе.
Пьер еще за несколько дней перед этим назначил в пятницу день своего отъезда в Петербург. Когда он проснулся, в четверг, Савельич пришел к нему за приказаниями об укладке вещей в дорогу.
«Как в Петербург? Что такое Петербург? Кто в Петербурге? – невольно, хотя и про себя, спросил он. – Да, что то такое давно, давно, еще прежде, чем это случилось, я зачем то собирался ехать в Петербург, – вспомнил он. – Отчего же? я и поеду, может быть. Какой он добрый, внимательный, как все помнит! – подумал он, глядя на старое лицо Савельича. – И какая улыбка приятная!» – подумал он.
– Что ж, все не хочешь на волю, Савельич? – спросил Пьер.
– Зачем мне, ваше сиятельство, воля? При покойном графе, царство небесное, жили и при вас обиды не видим.
– Ну, а дети?
– И дети проживут, ваше сиятельство: за такими господами жить можно.
– Ну, а наследники мои? – сказал Пьер. – Вдруг я женюсь… Ведь может случиться, – прибавил он с невольной улыбкой.
– И осмеливаюсь доложить: хорошее дело, ваше сиятельство.
«Как он думает это легко, – подумал Пьер. – Он не знает, как это страшно, как опасно. Слишком рано или слишком поздно… Страшно!»
– Как же изволите приказать? Завтра изволите ехать? – спросил Савельич.
– Нет; я немножко отложу. Я тогда скажу. Ты меня извини за хлопоты, – сказал Пьер и, глядя на улыбку Савельича, подумал: «Как странно, однако, что он не знает, что теперь нет никакого Петербурга и что прежде всего надо, чтоб решилось то. Впрочем, он, верно, знает, но только притворяется. Поговорить с ним? Как он думает? – подумал Пьер. – Нет, после когда нибудь».
За завтраком Пьер сообщил княжне, что он был вчера у княжны Марьи и застал там, – можете себе представить кого? – Натали Ростову.
Княжна сделала вид, что она в этом известии не видит ничего более необыкновенного, как в том, что Пьер видел Анну Семеновну.
– Вы ее знаете? – спросил Пьер.
– Я видела княжну, – отвечала она. – Я слышала, что ее сватали за молодого Ростова. Это было бы очень хорошо для Ростовых; говорят, они совсем разорились.
– Нет, Ростову вы знаете?
– Слышала тогда только про эту историю. Очень жалко.
«Нет, она не понимает или притворяется, – подумал Пьер. – Лучше тоже не говорить ей».
Княжна также приготавливала провизию на дорогу Пьеру.
«Как они добры все, – думал Пьер, – что они теперь, когда уж наверное им это не может быть более интересно, занимаются всем этим. И все для меня; вот что удивительно».
В этот же день к Пьеру приехал полицеймейстер с предложением прислать доверенного в Грановитую палату для приема вещей, раздаваемых нынче владельцам.
«Вот и этот тоже, – думал Пьер, глядя в лицо полицеймейстера, – какой славный, красивый офицер и как добр! Теперь занимается такими пустяками. А еще говорят, что он не честен и пользуется. Какой вздор! А впрочем, отчего же ему и не пользоваться? Он так и воспитан. И все так делают. А такое приятное, доброе лицо, и улыбается, глядя на меня».
Пьер поехал обедать к княжне Марье.
Проезжая по улицам между пожарищами домов, он удивлялся красоте этих развалин. Печные трубы домов, отвалившиеся стены, живописно напоминая Рейн и Колизей, тянулись, скрывая друг друга, по обгорелым кварталам. Встречавшиеся извозчики и ездоки, плотники, рубившие срубы, торговки и лавочники, все с веселыми, сияющими лицами, взглядывали на Пьера и говорили как будто: «А, вот он! Посмотрим, что выйдет из этого».
При входе в дом княжны Марьи на Пьера нашло сомнение в справедливости того, что он был здесь вчера, виделся с Наташей и говорил с ней. «Может быть, это я выдумал. Может быть, я войду и никого не увижу». Но не успел он вступить в комнату, как уже во всем существе своем, по мгновенному лишению своей свободы, он почувствовал ее присутствие. Она была в том же черном платье с мягкими складками и так же причесана, как и вчера, но она была совсем другая. Если б она была такою вчера, когда он вошел в комнату, он бы не мог ни на мгновение не узнать ее.