В астафьев людочка краткое содержание. Анализ: Астафьев, "Людочка". Проблематика произведения. Языковые особенности в рассказе

У них всё проходило на уровне инстинктов. Характер Людочки раскрывается во многих эпизодах рассказа. Например, в эпизоде с умирающим человеком, когда все от него отошли дона лишь Людочка его пожалела. А после его смерти все только делали вид, что им его жалко, все кроме Людочки. В эпизоде, когда в парикмахерской к ней начал приставать Артёмка-мыло, она его порезала ножницами, после чего Артёмка-мыло больше никогда её не трогал и всем своим друзьям сказал, чтобы её не трогали. Кроме Людочки, в рассказе Виктора Астафьева есть и другие герои: мать Людочки, её отчим, Стрекач, Артёмка-мыло и другие. Когда Людочка уже не могла переносить жизнь в городе среди ВПВРЗэшников, она приехала на время в свою родную деревню, к своей матери. Мать Людочки, рассказывая ей только о своей жизни, даже не поинтересовалась жизнью своей дочери. Поэтому Людочка ей и не рассказала, что ей пришлось пережить в городе, так как посчитала, что её матери нет никакого дела до неё. Мать Людочки была не таким человеком, которого описывал М. Горький в начале XX века в своём романе «Мать».

Из самого названия рассказа («Людочка») видно, что в нём написано о хорошей хрупкой девушке. Людочка всё своё детство провела в деревне, со своими родителями: отцом и матерью, а после смерти отца – с отчимом. Её отчим «никак не относился к Людочке: ни хорошо, ни плохо». Людочка в деревне росла «как вялая примороженная трава». Когда Людочка приехала из деревни в город, она сразу же устроилась работать в парикмахерскую. С работы ей приходилось возвращаться домой через городской парк отдыха ВПВРЗ. Автор рассказа сравнивает этот парк со всей Россией: «Парк… выглядел словно бы после бомбёжки или нашествия неустрашимой вражеской конницы». В этом парке «с годами разрослось всякое дурнолесье и дурнотравие». Виктор Астафьев с иронией называл парк «роскошным местом», потому что он был «ближней природой» в городе, но так как «человеку без природы существовать невозможно», то в парке ВПВРЗ все отдыхали и все им любовались. Парк ВПВРЗ был похож на «загон», а люди, проводившие в нём время – на «животных». У этих людей (если, конечно, их можно так назвать) всё было не по-человечески. Они никогда не жили разумной человеческой жизнью.

Виктор Астафьев

Ты камнем упала.

Я умер под ним.

Вл. Соколов

Мимоходом рассказанная, мимоходом услышанная история, лет уже пятнадцать назад.

Я никогда не видел ее, ту девушку. И уже не увижу. Я даже имени ее не знаю, но почему-то втемяшилось в голову - звали ее Людочкой. «Что в имени тебе моем? Оно умрет, как шум печальный…» И зачем я помню это? За пятнадцать лет произошло столько событий, столько родилось и столько умерло своей смертью людей, столько погибло от злодейских рук, спилось, отравилось, сгорело, заблудилось, утонуло…

Зачем же история эта, тихо и отдельно ото всего, живет во мне и жжет мое сердце? Может, все дело в ее удручающей обыденности, в ее обезоруживающей простоте?

Людочка родилась в небольшой угасающей деревеньке под названием Вычуган. Мать ее была колхозницей, отец - колхозником. Отец от ранней угнетающей работы и давнего, закоренелого пьянства был хилогруд, тщедушен, суетлив и туповат. Мать боялась, чтоб дитя ее не родилось дураком, постаралась зачать его в редкий от мужних пьянок перерыв, но все же девочка была ушиблена нездоровой плотью отца и родилась слабенькой, болезной и плаксивой.

Она росла, как вялая, придорожная трава, мало играла, редко пела и улыбалась, в школе не выходила из троечниц, но была молчаливо-старательная и до сплошных двоек не опускалась.

Отец Людочки исчез из жизни давно и незаметно. Мать и дочь без него жили свободнее, лучше и бодрее. У матери бывали мужики, иногда пили, пели за столом, оставались ночевать, и один тракторист из соседнего леспромхоза, вспахав огород, крепко отобедав, задержался на всю весну, врос в хозяйство, начал его отлаживать, укреплять и умножать. На работу он ездил за семь верст на мотоцикле, сначала возил с собой ружье и часто выбрасывал из рюкзака на пол скомканных, роняющих перо птиц, иногда за желтые лапы вынимал зайца и, распялив его на гвоздях, ловко обдирал. Долго потом висела над печкой вывернугая наружу шкурка в белой оторочке и в красных, звездно рассыпавшихся на ней пятнах, так долго, что начинала ломаться, и тогда со шкурок состригали шерсть, пряли вместе с льняной ниткой, вязали мохнатые шалюшки.

Постоялец никак не относился к Людочке, ни хорошо, ни плохо, не ругал ее, не обижал, куском не корил, но она все равно побаивалась его. Жил он, жила она в одном доме - и только. Когда Людочка домаяла десять классов в школе и сделалась девушкой, мать сказала, чтоб она ехала в город - устраиваться, так как в деревне ей делать нечего, они с самим - мать упорно не называла постояльца хозяином и отцом - налаживаются переезжать в леспромхоз. На первых порах мать пообещала помогать Людочке деньгами, картошкой и чем Бог пошлет, - на старости лет, глядишь, и она им поможет.

Людочка приехала в город на электричке и первую ночь провела на вокзале. Утром она зашла в привокзальную парикмахерскую и, просидев долго в очереди, еще дольше приводила себя в городской вид: сделала завивку, маникюр. Она хотела еще и волосы покрасить, но старая парикмахерша, сама крашенная под медный самовар, отсоветовала: мол, волосенки у тебя «мя-а-ах-канькия, пушистенькия, головенка, будто одуванчик, - от химии же волосья ломаться, сыпаться станут». Людочка с облегчением согласилась - ей не столько уж и краситься хотелось, как хотелось побыть в парикмахерской, в этом теплом, одеколонными ароматами исходящем помещении.

Тихая, вроде бы по-деревенски скованная, но по-крестьянски сноровистая, она предложила подмести волосья на полу, кому-то мыло развела, кому-то салфетку подала и к вечеру вызнала все здешние порядки, подкараулила у выхода в парикмахерскую тетеньку под названием Гавриловна, которая отсоветовала ей краситься, и попросилась к ней в ученицы.

Старая женщина внимательно посмотрела на Людочку, потом изучила ее необременительные документы, порасспрашивала маленько, потом пошла с нею в горкоммунхоз, где и оформила Людочку на работу учеником парикмахера.

Гавриловна и жить ученицу взяла к себе, поставив нехитрые условия: помогать по дому, дольше одиннадцати не гулять, парней в дом не водить, вино не пить, табак не курить, слушаться во всем хозяйку и почитать ее как мать родную. Вместо платы за квартиру пусть с леспромхоза привезут машину дров.

Покуль ты ученицей будешь - живи, но как мастером станешь, в общежитку ступай. Бог даст, и жизнь устроишь. - И, тяжело помолчав, Гавриловна добавила: - Если обрюхатеешь, с места сгоню. Я детей не имела, пискунов не люблю, кроме того, как и все старые мастера, ногами маюсь. В распогодицу ночами вою.

Рассказы –

Виктор Астафьев
ЛЮДОЧКА

Ты камнем упала.
Я умер под ним.
Вл. Соколов
Мимоходом рассказанная, мимоходом услышанная история, лет уже пятнадцать назад.
Я никогда не видел ее, ту девушку. И уже не увижу. Я даже имени ее не знаю, но почему-то втемяшилось в голову - звали ее Людочкой. «Что в имени тебе моем? Оно умрет, как шум печальный…» И зачем я помню это? За пятнадцать лет произошло столько событий, столько родилось и столько умерло своей смертью людей, столько погибло от злодейских рук, спилось, отравилось, сгорело, заблудилось, утонуло…
Зачем же история эта, тихо и отдельно ото всего, живет во мне и жжет мое сердце? Может, все дело в ее удручающей обыденности, в ее обезоруживающей простоте?

Людочка родилась в небольшой угасающей деревеньке под названием Вычуган. Мать ее была колхозницей, отец - колхозником. Отец от ранней угнетающей работы и давнего, закоренелого пьянства был хилогруд, тщедушен, суетлив и туповат. Мать боялась, чтоб дитя ее не родилось дураком, постаралась зачать его в редкий от мужних пьянок перерыв, но все же девочка была ушиблена нездоровой плотью отца и родилась слабенькой, болезной и плаксивой.
Она росла, как вялая, придорожная трава, мало играла, редко пела и улыбалась, в школе не выходила из троечниц, но была молчаливо-старательная и до сплошных двоек не опускалась.
Отец Людочки исчез из жизни давно и незаметно. Мать и дочь без него жили свободнее, лучше и бодрее. У матери бывали мужики, иногда пили, пели за столом, оставались ночевать, и один тракторист из соседнего леспромхоза, вспахав огород, крепко отобедав, задержался на всю весну, врос в хозяйство, начал его отлаживать, укреплять и умножать. На работу он ездил за семь верст на мотоцикле, сначала возил с собой ружье и часто выбрасывал из рюкзака на пол скомканных, роняющих перо птиц, иногда за желтые лапы вынимал зайца и, распялив его на гвоздях, ловко обдирал. Долго потом висела над печкой вывернугая наружу шкурка в белой оторочке и в красных, звездно рассыпавшихся на ней пятнах, так долго, что начинала ломаться, и тогда со шкурок состригали шерсть, пряли вместе с льняной ниткой, вязали мохнатые шалюшки.
Постоялец никак не относился к Людочке, ни хорошо, ни плохо, не ругал ее, не обижал, куском не корил, но она все равно побаивалась его. Жил он, жила она в одном доме - и только. Когда Людочка домаяла десять классов в школе и сделалась девушкой, мать сказала, чтоб она ехала в город - устраиваться, так как в деревне ей делать нечего, они с самим - мать упорно не называла постояльца хозяином и отцом - налаживаются переезжать в леспромхоз. На первых порах мать пообещала помогать Людочке деньгами, картошкой и чем Бог пошлет, - на старости лет, глядишь, и она им поможет.
Людочка приехала в город на электричке и первую ночь провела на вокзале. Утром она зашла в привокзальную парикмахерскую и, просидев долго в очереди, еще дольше приводила себя в городской вид: сделала завивку, маникюр. Она хотела еще и волосы покрасить, но старая парикмахерша, сама крашенная под медный самовар, отсоветовала: мол, волосенки у тебя «мя-а-ах-канькия, пушистенькия, головенка, будто одуванчик, - от химии же волосья ломаться, сыпаться станут». Людочка с облегчением согласилась - ей не столько уж и краситься хотелось, как хотелось побыть в парикмахерской, в этом теплом, одеколонными ароматами исходящем помещении.
Тихая, вроде бы по-деревенски скованная, но по-крестьянски сноровистая, она предложила подмести волосья на полу, кому-то мыло развела, кому-то салфетку подала и к вечеру вызнала все здешние порядки, подкараулила у выхода в парикмахерскую тетеньку под названием Гавриловна, которая отсоветовала ей краситься, и попросилась к ней в ученицы.
Старая женщина внимательно посмотрела на Людочку, потом изучила ее необременительные документы, порасспрашивала маленько, потом пошла с нею в горкоммунхоз, где и оформила Людочку на работу учеником парикмахера.
Гавриловна и жить ученицу взяла к себе, поставив нехитрые условия: помогать по дому, дольше одиннадцати не гулять, парней в дом не водить, вино не пить, табак не курить, слушаться во всем хозяйку и почитать ее как мать родную. Вместо платы за квартиру пусть с леспромхоза привезут машину дров.
- Покуль ты ученицей будешь - живи, но как мастером станешь, в общежитку ступай. Бог даст, и жизнь устроишь. - И, тяжело помолчав, Гавриловна добавила: - Если обрюхатеешь, с места сгоню. Я детей не имела, пискунов не люблю, кроме того, как и все старые мастера, ногами маюсь. В распогодицу ночами вою.
Надо заметить, что Гавриловна сделала исключение из правил. С некоторых пор она неохотно пускала квартирантов вообще, девицам же и вовсе отказывала.
Жили у нее, давно еще, при хрущевщине, две студентки из финансового техникума. В брючках, крашеные, курящие. Насчет курева и всего прочего Гавриловна напрямки, без обиняков строгое указание дала. Девицы покривили губы, но смирились с требованиями быта: курили на улице, домой приходили вовремя, музыку свою громко не играли, однако пол не мели и не мыли, посуду за собой не убирали, в уборной не чистили. Это бы ничего. Но они постоянно воспитывали Гавриловну, на примеры выдающихся людей ссылались, говорили, что она неправильно живет.
И это бы все ничего. Но девчонки не очень различали свое и чужое, то пирожки с тарелки подъедят, то сахар из сахарницы вычерпают, то мыло измылят, квартплату, пока десять раз не напомнишь, платить не торопятся. И это можно было бы стерпеть. Но стали они в огороде хозяйничать, не в смысле полоть и поливать, - стали срывать чего поспело, без спросу пользоваться дарами природы. Однажды съели с солью три первых огурца с крутой навозной гряды. Огурчики те, первые, Гавриловна, как всегда, пасла, холила, опустившись на колени перед грядой, навоз на которую зимой натаскала в рюкзаке с конного двора, поставив за него чекенчик давнему разбойнику, хромоногому Слюсаренко, разговаривала с ними, с огурчиками-то: «Ну, растите, растите, набирайтесь духу, детушки! Потом мы вас в окро-о-ошечку-у, в окро-ошечку-у-у» - а сама им водички, тепленькой, под солнцем в бочке нагретой.
- Вы зачем огурцы съели? - приступила к девкам Гавриловна.
- А что тут такого? Съели и съели. Жалко, что ли? Мы вам на базаре во-о-о какой купим!
- Не надо мне во-о-о какой! Это вам надо во-о-о какой!.. Для утехи. А я берегла огурчики…
- Для себя? Эгоистка вы!
- Хто-хто?
- Эгоистка!
- Ну, а вы б…! - оскорбленная незнакомым словом, сделала последнее заключение Гавриловна и с квартиры девиц помела.
С тех пор она пускала в дом на житье только парней, чаще всего студентов, и быстро приводила их в Божий вид, обучала управляться по хозяйству, мыть полы, варить, стирать. Двоих наиболее толковых парней из политехнического института даже стряпать и с русской печью управляться научила. Гавриловна Людочку пустила к себе оттого, что угадала в ней деревенскую родню, не испорченную еще городом, да и тяготиться стала одиночеством, свалится - воды подать некому, а что строгое упреждение дала, не отходя от кассы, так как же иначе? Их, нонешнюю молодежь, только распусти, дай им слабинку, сразу охомутают и поедут на тебе, куда им захочется.
Людочка была послушной девушкой, но учение у нее шло туговато, цирюльное дело, казавшееся таким простым, давалось ей с трудом, и, когда минул назначенный срок обучения, она не смогла сдать на мастера. В парикмахерской она прирабатывала уборщицей и осталась в штате, продолжала практику - стригла машинкой наголо допризывников, карнала электроножницами школьников, оставляя на оголившейся башке хвостик надо лбом. Фасонные же стрижки училась делать «на дому», подстригала под раскольников страшенных модников из поселка Вэпэвэрзэ, где стоял дом Гавриловны. Сооружала прически на головах вертлявых дискотечных девочек, как у заграничных хит-звезд, не беря за это никакой платы.
Гавриловна, почуяв слабинку в характере постоялицы, сбыла на девочку все домашние дела, весь хозяйственный обиход. Ноги у старой женщины болели все сильнее, выступали жилы па икрах, комковатые, черные. У Людочки щипало глаза, когда она втирала мазь в искореженные ноги хозяйки, дорабатывающей последний год до пенсии. Мази те Гавриловна именовала «бонбенгом», еще «мамзином». Запах от них был такой лютый, крики Гавриловны такие душераздирающие, что тараканы разбежались по соседям, мухи померли все до единой.
- Во-о-от она, наша работушка, а, во-от она, красотуля-то человечья, как достаетца! - поуспокоившись, высказывалась в темноте Гавриловна. - Гляди, радуйся, хоть и бестолкова, но все одно каким-никаким мастером сделаешься… Чё тебя из деревни-то погнало?
Людочка терпела все: и насмешки подружек, уже выбившихся в мастера, и городскую бесприютность, и одиночество свое, и нравность Гавриловны, которая, впрочем, зла не держала, с квартиры не прогоняла, хотя отчим и не привез обещанную машину дров. Более того, за терпение, старание, за помощь по дому, за пользование в болести Гавриловна обещала сделать Людочке постоянную прописку, записать на нее дом, коли она и дальше будет так же скромно себя вести, обихаживать избу, двор, гнуть спину в огороде и доглядит ее, старуху, когда она обезножеет совсем.

С работы от вокзала до конечной остановки Людочка ездила на трамвае, далее шла через погибающий парк Вэпэвэрзэ, по-человечески - парк вагонно-паровозного депо, насаженный в тридцатых годах и погубленный в пятидесятых. Кому-то вздумалось выкопать канаву и проложить по ней трубу через весь парк. И выкопали. И проложили, но, как у нас водится, закопать трубу забыли.
Черная, с кривыми коленами, будто растоптанный скотом уж, лежала труба в распаренной глине, шипела, парила, бурлила горячей бурдой. Со временем трубу затянуло мыльной слизью, тиной и по верху потекла горячая речка, кружа радужно-ядовитые кольца мазута и разные предметы бытового пользования. Деревья над канавой заболели, сникли, облупились. Лишь тополя, корявые, с лопнувшей корой, с рогатыми сухими сучьями на вершине, опершись лапами корней о земную твердь, росли, сорили пух и осенями роняли вокруг осыпанные древесной чесоткой ломкие листья. Через канаву был переброшен мостик из четырех плах. К нему каждый год деповские умельцы приделывали борта от старых платформ вместо перил, чтоб пьяный и хромой люд не валился в горячую воду. Дети и внуки деповских умельцев аккуратно каждый год те перила ломали.
Когда перестали ходить паровозы и здание депо заняли новые машины - тепловозы, труба совсем засорилась и перестала действовать, но по канаве все равно текло какое-то горячее месиво из грязи, мазута, мыльной воды. Перила к мостику больше не возводились. С годами к канаве приползло и разрослось, как ему хотелось, всякое дурнолесье и дурнотравье: бузина, малинник, тальник, волчатник, одичалый смородинник, не рожавший ягод, и всюду - развесистая полынь, жизнерадостные лопух и колючки. Кое-где дурнину эту непролазную пробивало кривоствольными черемухами, две-три вербы, одна почерневшая от плесени упрямая береза росла, и, отпрянув сажен на десять, вежливо пошумливая листьями, цвели в середине лета кособокие липы. Пробовали тут прижиться вновь посаженные елки и сосны, но дальше младенческого возраста дело у них не шло - елки срубались к Новому году догадливыми жителями поселка Вэпэвэрзэ, сосенки ощипывались козами и всяким разным блудливым скотом, просто так, от скуки, обламывались мимо гулявшими рукосуями до такой степени, что оставались у них одна-две лапы, до которых не дотянугься. Парк с упрямо стоявшей коробкой ворот и столбами баскетбольной площадки и просто столбами, вкопанными там и сям, сплошь захлестнутый всходами сорных тополей, выглядел словно бы после бомбежки или нашествия неустрашимой вражеской конницы. Всегда тут, в парке, стояла вонь, потому что в канаву бросали щенят, котят, дохлых поросят, все и всякое, что было лишнее, обременяло дом и жизнь человеческую. Потому в парке всегда, но в особенности зимою, было черно от ворон и галок, ор вороний оглашал окрестности, скоблил слух людей, будто паровозный острый шлак.

Название: Людочка

Жанр: Повесть

Продолжительность: 10мин 14сек

Аннотация:

Автор рассказывает когда-то мимоходом услышанную историю о девушке. Людочка жила с родителями в деревне Вычуган. Отец пил и рано умер. Мать после смерти отца привела в дом мужчину, и они стали жить вместе. Отчим был не плохой человек, Людочку не обижал. Но она его побаивалась. Мать лелеет надежду, что наконец-то она устроит свою жизнь. На Людочку она обращает мало внимания.
После окончания школы мать торопится отправить дочь в самостоятельную жизнь и отправляет ее в город. Людочка устроилась работать в парикмахерскую. Она делает уборку, но также проходит обучение, чтобы стать мастером. Живет она у пожилой парикмахерши Гавриловны. С одной стороны, Гавриловна пытается участвовать в жизни Людочки, даже обещает переписать на нее дом. С другой стороны, она использует мягкий характер Людочки и взваливает на нее всю работу по дому.
Девушка пытается стать парикмахером, поэтому иногда стрижет людей дома. К ней ходит стричься главарь местной шпаны Артемка-мыло. Он ведет себя нагло и лапает девушку. Но Людочка умеет за себя постоять. Она ударила Артемку так, что он сразу зауважал ее. Такие, как он уважают язык силы. После этого он запретил своим дружкам обижать Людочку. Теперь она чувствует себя спокойно и смело ходит с работы через парк, где всегда собирается шпана. Ее никто не трогает.
Однако, из тюрьмы вернулся Стрекач, который для местной шпаны является авторитетом. Однажды он увидел возвращающуюся с работы Людочку и решил, что он может позволить себе все, что он хочет. Сделав свое дело, он передал ее местной шпане. Он для них пахан, и они не могут ему возражать.
Униженная и раздавленная позором и болью девушка еле добралась до дома. Гавриловна пытается ее утешить. Но Людочке сейчас требуется настоящая искренняя поддержка от кого-то близкого и сильного. Она едет в деревню. Но мать беременна, и ей не до дочери. И Людочка не решается ей рассказать о своей беде. Она вспоминает в дороге, какой сильный у нее отчим. Она мечтает, как было бы хорошо рассказать все ему, чтобы он ее защитил и пожалел. Но она всегда была тихой и нерешительной, и конечно, она не решилась на это. Никому ничего не сказав, она вернулась в город.
Шпана не дает ей прохода. Они считают, что теперь они имеют на это право. Людочка понимает, что она бессильна против них. И ее некому защитить. Она решилась на крайний шаг – повесилась в парке.
На похороны приехали мать и отчим. Мать понимает, что она виновата в том, что такое произошло с ее дочерью. Отчим идет в парк, находит Стрекача и бросает его в сточную яму с горячей водой. Стрекач наказан. Он умирает от полученных ожогов.

В. Астафьев – рассказ «Людочка». В этом рассказе ав­тор представляет нам трагическую историю деревенской де­вушки. Рассказу предшествует эпиграф и вступление. Эпиг­раф стихотворный, во вступлении читаем пушкинские стро­ки: «Что в имени тебе моем?». Вступление наполнено авторскими вопросами: «Зачем я помню это? Зачем же история эта, тихо и отдельно ото всего, живет во мне и жжет мое сердце?». И писатель тут же дает ответ: «Может, все дело в ее удручаю­щей обыденности, в ее обезоруживающей простоте?».

И далее он разворачивает перед читателем эту простую ис­торию о деревенской девушке, вроде бы ничем не выделяю­щейся на фоне окружающих, обыкновенной, скромной, зам­кнутой, по-крестьянски трудолюбивой. Она живет в деревне с матерью и отчимом. Закончив десятилетку, уезжает в посе­лок ВПВРЗ, где поступает на работу в местную парикмахерс­кую. Снимает комнату у приютившей ее Гавриловны.

Рассказ о жизни героини в этом поселке предваряется у Астафьева описанием городского парка. И всюду тут мы ви­дим запустение, разорение, издевательство человека над при­родой. В парке выкопана канава, по которой течет горячая бурда – грязь и мазут. Вокруг «дурнолесье» и «дурнотравье»: растут кривоствольные черемухи, бузина, волчатник. Место полностью захламлено человеком: всюду бутылки, мусор, сло­манные скамейки. С этой ужасной картиной контрастируют лозунги, висящие в этом месте: «Ленинизм живет и побежда­ет!», «Слава советскому народу, народу-победителю!». Так пи­сатель, используя прием контраста, говорит об огромной дис­танции между планами государства и реальной жизнью. И в деревне Вычуган, и в поселке – всюду разруха, пьянство, ни­щета, нравственная деградация общества. С большой ирони­ей, даже сарказмом писатель замечает, что под этими лозун­гами в парке местные жители пили, играли в карты, дрались и резались насмерть, «имали девок». Вот как Астафьев описы­вает танцы в этом парке: «В загоне-зверинце и люди вели себя по-звериному», «Бесилось, неистовствовало стадо, творя из танцев телесный срам и бред».

Характерное поведение отличает и жителей этого поселка. Вот Артемка-мыло, представитель местной шпаны, вот пахан и вор Стрекач, человек, способный на любую подлость и гнус­ность. Именно он нападает на Людочку в один из вечеров, когда она возвращается домой через парк. Причем делает это от скуки, желая покуражиться перед приятелями. Свое отно­шение к этому персонажу Астафьев выражает в авторских комментариях – едких и саркастических, в презрительной интонации. В этом герое нет ничего человеческого, он подлый и примитивный тип. Став жертвой насилия, героиня тяжело переживает случившееся. Она пытается найти поддержку у Гавриловны, в собственной семье. Однако все остаются равнодушными к ее горю. В эти минуты Людочка вспоминает об умершем в больнице парне-лесорубе, о том, что не смогла ничем помочь ему, разделить его участь, чувствует свою ост­рую вину перед ним. В простой душе этой девушки живут силь­ные и глубокие чувства.

После всего произошедшего Людочка испытывает глубо­кое чувство вины, стыда, отчаяния, одиночества. «Никто ни о чем не спрашивал – никому до меня нет дела!» – думает она. И она решает покончить с собой, повесившись на дереве. Горь­кое восклицание автора словно продолжает мысли его герои­ни: «А душа? Да кому она нужна, та простенькая, в простень­кой, в обыкновенной плоти ютившаяся душа?»

Самоубийство девушки вызывает неоднозначную реакцию окружающих. Близкие испытывают острое чувство вины, от­чим Людочки расправляется со Стрекачом. В поселке же все остается по-прежнему. Астафьев замечает: «Угнетенные, ог­рабленные, царапанные, резанные, битые, в страхе ожидания напастей жившие обитатели железнодорожного поселка вздох­нут теперь освобожденно и будут жить более или менее ладно до пришествия нового Стрекача, ими же порожденного и взра­щенного». С горечью всматривается Астафьев в души своих героев и понимает, что это «темное царство» погубило невин­ную душу.

А каковы же истоки этих бед? По мысли писателя, корень этого зла – в разрыве связей народа со своей историей, в ги­бели русской деревни, в губительной социальной политике, когда государству нет дела до конкретного человека. В душе героев нет веры в Бога, но нет и никаких иных идеалов.

Астафьев с горечью пишет о нравах русского народа, оза­боченного строительством социализма и коммунизма, когда жизнь человеческая обесценивается, когда рушатся все мо­ральные устои, все то, чем Испокон веков был жив русский человек.

Здесь искали:

• людочка краткое содержание
• людочка астафьев краткое содержание
• астафьев людочка краткое содержание