Ильин повесть поющего сердца. Иван ильин - поющее сердце

Если попытаться кратко выразить суть творчества, жизни и подвига Ивана Александровича, то лучшего определения, чем "поющее сердце", к нему не подобрать - в этом весь Ильин.
Ю.Т. Лисица

Судьбу русской мысли в XX столетии можно сравнить с жизнью многовекового дерева, попавшего в страшный ураган. Ветер выкорчевал его, разбил вдребезги о скалы, и лишь редкие семена его легли на суровую и каменистую почву чужбины. Прошло не так много времени и некоторые из этих семян проросли, дав жизнь новым росткам, из которых большинство также погибло, зачастую не оставив и следа, но некоторые окрепли и вот уже несколько молодых деревьев растут на этой, на первый взгляд неблагодатной почве. Так и русская мысль, представлявшая накануне страшных событий 1917 года великолепное единство в многообразии, оказавшись в изгнании, могла погибнуть, оставив о себе лишь память, сгинуть, будучи поглощенной новомодными направлениями западной философии. Но этого не случилось. Русская эмиграция сумела выполнить свою главную задачу - сохранить, переосмыслить и развить русскую идею.
Одним из наиболее видных представителей русской философской мысли в эмиграции стал профессор Московского университета Иван Александрович Ильин (1882-1954). 26 сентября 1922 года молодой, но уже достаточно известный философ был выслан из России вместе с другими русскими мыслителями на знаменитом "философском пароходе". Несколько лет спустя он напишет: "Мы, русские, мы, белые, все мы, вынужденно оторвавшиеся от родной земли, - мы не оторвались от нашей Родины и, слава Богу, никогда не сможем оторваться от нее". Ильин, имевший со стороны матери немецкие корни, поселился в Германии и сначала принимал участие в работе Религиозной философской академии в Берлине (руководимой Н.А. Бердяевым). Покинув ее, Ильин ушел в политическую работу, отдавая много сил и публицистике (в 1927-1930-х годах он издавал журнал "Русский колокол"). Долгие годы Ильин выступал своеобразным идеологом Белого движения, был тесно связан с крупнейшей эмигрантской организацией - Русским общевоинским союзом. Однако в отличие от некоторых видных представителей русской эмиграции он не принял нацизм и потому был вынужден переехать из Германии в нейтральную Швейцарию, где и прошел последний этап жизни мыслителя. Вплоть до кончины Ильин не оставлял своего дела несмотря на то, что в послевоенные годы он часто и тяжело болел. В то время, когда многие русские эмигранты разочаровались в перспективности своей работы, Ильин особенно плодотворно писал на религиозные, политические и общефилософские темы. Именно в это время была написана знаменитая трилогия философских очерков, название одной из частей которой - "Поющее сердце" так ярко характеризует самого философа.
В настоящее время завершается подготовка к печати исследования профессора А.Ф. Киселева, посвященного историко-философскому наследию И.А. Ильина. Один из фрагментов, в котором дается анализ жизненных воззрений русского философа, изложенных в его поздних философских очерках, редакция представляет вниманию читателей.

Духовное богатство

Иван Александрович Ильин с детства полюбил книги. Вначале это были сказки Андерсена и братьев Гримм и с тех пор, по собственному признанию, он сам стал как стойкий оловянный солдатик - "с невозмутимым выражением лица". Позднее пришло увлечение историей. "О, эти часы, - вспоминал Ильин, - когда мне разрешалось читать отцу вслух Плутарха и Светония и когда мне впервые повстречались герои древности! Я брал их с двух верхних полок, и когда я вспоминаю о них, я сейчас смотрю наверх, туда, где они стояли. Я хотел жить, как Аристид, умереть, как Сократ. И думал при этом постоянно о моем собственном Отечестве. Моим первым героем стал тогда Вильгельм Оранский, Фридрих Великий - вторым..."
На средних полках домашнего книжного шкафа стояли произведения философов. Юного Ильина наполняла блаженством прекрасная мечта Лейбница о лучшем из миров. Он вместе с Кантом возносил молитву долгу, "совсем по-детски чуял, что непостижимая "вещь в себе" таится там, в темной глубине полок". У Ильина рано проснулась не просто потребность, а жажда знаний и стремление к совершенствованию собственного духовного мира. Свой книжный шкаф он называл хранителем "детского духовного очага".
Иван Александрович благоговейно относился к книгам, дарившим ему духовную встречу с богатством чувств, идей, образов, призывов явной и одновременно таинственной данности, которую следовало постичь и разгадать. Именно разгадать, чем жил, о чем думал, возможно, страдал, как шел к истине автор. Чтение, считал Иван Ильин, требует сосредоточенного внимания, образного мышления, стремления "верно воспроизвести душевный и духовный акт писателя", чтобы произошла подлинная встреча читателя с автором. "Ибо истинное чтение, - был уверен Иван Александрович, - это своего рода художественное ясновидение, которое призвано и способно точно и полно воспроизвести духовные видения другого человека, жить в них, наслаждаться ими и обогащаться ими. Это есть победа над разлукой, далью и эпохой".
Культуру чтения следует прививать, учить отбирать книги, дабы впустую не растратить время, труд и душевный настрой. Здесь требуется талантливый и одухотворенный педагог, способный формировать духовные потребности ученика, чтобы его тянуло не занять время легкой книжкой, а манило к поиску знаний, к совершенствованию своего душевного склада. Ведь чтение сродни творчеству: писатель и читатель совместно ищут истину, учатся постигать мир и людей.

Слово - дар Божий

Следует бережно относиться к слову. Оно - дар Божий. Словоохотливый человек - расточитель слов, и ему нужны лишь уши собеседника, ибо речь для него только привычка к пустому многословию без звонкой и яркой мысли. Слушать талантливого собеседника - удовольствие, а сло-вообильного - терпение на грани мужества. У слов есть свои болезни и многие из них мертвы, если не одухотворены пониманием их сути.
Молчание исцеляет слово. Ильин считал, что в душе молчаливого человека есть внутренние тайники, где отстаиваются слова, чтобы затем заиграть смыслом, значением, точностью и образностью. Мысль нельзя выплеснуть. Она должна созреть и получить свой образ. Она зреет в тишине, пока сама не потребует слова. "На свете есть творческое молчание, - писал Иван Ильин, - святая тишина, в которой рождается истинное слово; божественная наполненность, которая бесшумно ведет себя вовне; обращенное в себя созерцание, в котором возникают слова, подобные деянию, и деяние без слов. В таком молчании мы дарим нашим словам исцеление..."

Священный смысл жизни

Лицо Ивана Александровича чаще всего было невозмутимым, но душа жила, чувствовала, была художественно-страстной и страдала за несовершенство мира и людей, за их духовную пустоту и неумение определить в жизни главное и непреходящее, которому только и можно посвятить свои труды, чаяния и упования. Для счастья, считал И. Ильин, необходимо лишь "всегда что-то любить и чего-то хотеть. И это должно быть тем, что не может разочаровать". Не должно быть страха перед неприятностями, которые следует осмысливать, прислушавшись к своему естеству, разобравшись в его потребностях. Тогда невзгоды помечают и даже помогают выверить жизненный курс. Иван Александрович призывал примириться с неуверенностью, нуждой и будущим. Тревог не избежать, но страх перед ними должен исчезнуть, дабы не потушить творческого вдохновения в любом деле, ибо у человека всегда есть причина и возможности для вдохновения и творчества. Он изначально одарен этими качествами. Их следует разбудить и не терять ни при каких жизненных невзгодах.
Жизнь надо принимать такой, какова она есть, и только тот заслуживает радости, кто полюбил свои будни и нашел священный смысл обыденности. "Нельзя слепо воспринимать ежедневный труд как лишенную смысла работу по принуждению, как галерную пытку, как муку от зарплаты до зарплаты, - писал Иван Ильин. - Надо понять серьезный смысл своей профессии и заботиться о ней во имя ее высокого смысла. Надо серьезно отнестись к самому себе, а значит, и к собственной профессии, и к собственным будням". Скука будней унижает человека. Значит, он не нашел себя, потерял смысл бытия, а "бессмысленно - это безрадостно". Радость должна вырастать не из праздников, а из трудовых будней и стремления к профессиональному совершенству. Будни должны попасть "в круг духовного здоровья" человека.
Жизнь никогда не бывает сплошным успехом. Нередки и неудачи. Но перед ними нельзя опускать руки, помня, что, пока ты жив, можно все исправить и неудачу обратить в успех. Надо решительно гнать от себя чувство, что твоя неудача - позор в глазах других людей. Каждый волен судить о другом как он считает нужным. И пусть судят... Тот, кто потерпел неудачу, должен отнестись к ней "как к лучшей школе успеха, как к тренировке, как к уроку на будущее". Но главное, как считал Иван Ильин, - следует не забывать, что "в жизни действительно существует нечто большее, чем просто жизненный успех, а именно -духовная победа над мелочным, тщеславным поганцем в собственной душе".
Людей, живущих только в хорошем настроении, практически нет. Ведь в жизни существует масса поводов, причин и обстоятельств, способных его испортить. Человеку следует научиться не принимать их близко к сердцу. Но гораздо хуже, когда тоска или хандра идут от внутреннего разлада, основной узел которого прячется в подсознании, и его нелегко распутать. Свой душевный конфликт есть у каждого, и к нему, полагал Ильин, необходимо относиться "как к творческому заделу". Необходимо внутренне утверждаться победителем, преодолевающим неосознанное уныние, скверное расположение духа, при этом не проявляя своей преходящей слабости перед другими. Нужно быть внутренне стойким и управлять своим душевным состоянием, не выплескивая наружу то, что должно быть спрятано и побеждено. Именно так формируется собственное достоинство.

Нелегкий груз таланта и неполноценности

Тяжкое бремя - одаренность. Особенно для детей. От них все ждут чего-то сверхъестественного и не дают жить простой здоровой детской жизнью с ее забавами и шалостями, играми и озорством. Для ребенка одаренность -несчастная слава. К нему предъявляют особые требования, забывая, что одаренность имеет свои пределы и возможности. Одаренный человек постоянно опасается осрамиться, не оправдать надежд, упасть с высокого пьедестала, перейти в разряд неудачников, не справившихся с высокой миссией одарить мир чем-то необычным. Его преследует зависть соперников, пересуды и внимание окружающих, которые сковывают, а нередко и губят подлинные таланты, затаптывая их любопытством, бессердечием, корыстью духовно пустых, а часто и откровенно злых людей. На другом полюсе - неполноценность. Сознание собственной бездарности мучительно. К тому же ее нередко подчеркивают окружающие. Все это отравляет жизнь и, подобно грозовой туче, "закрывает горизонты радости". Таким людям необходимо помочь снять муки и обрести доверие к себе. Иначе они навсегда будут лишены человеческого счастья. Однако люди злы, и с теми, к кому приклеен ярлык неполноценности, начинают обращаться, "как с рожденными для рабства". Так удобнее: очевиднее собственное превосходство - чаще всего мнимое, основанное не на собственных достоинствах, а на чужих недостатках и слабостях. "Требуется противоположное - спокойное уважение, доверие и обращение, как с равными. Социальное может исправить, откорректировать, смягчить и даже преодолеть природные недостатки человека. Для этого нужна добрая воля и сердца тех, с кем живет и работает тот, кому в жизни все удается неимоверным трудом, кому чаще сопутствует неудача, у кого формируется в основном под влиянием окружающих комплекс неполноценности, неуверенности в своих душевных и физических силах. Человеческий шум чаще всего зол. Он взвинчивает нервы человека, угнетает его, вселяет беспокойство, неуверенность, пробуждает горькие чувства". Ильин пишет, что человеческий шум "возникает из духовного "ничто"". Он втягивает человека в чисто внешнее и глушит внутреннее, превращая его волей-неволей в материалиста, которому и некогда, и невозможно вслушаться в себя самого. Человек, по определению Ильина, становится "духовно тугоух". Он не слышит говора и откровения природы, покоя разума, ибо "где шумит ничтожное, там смолкает Вечное..."

Любопытный живет внешним

К отрицательным человеческим качествам Ильин относил любопытство - поверхностное чувство, обременительное для любопытного и его окружения. "Кто хочет глубины, - писал И. Ильин, - тот должен учиться видеть, тот не может гнаться за "новым", тот должен полюбить "старое". Поэтому Великое и существенное, Святое и Божественное - это древнее и вечное, но всегда новое и благодатное для видящего..." Другими словами, необходимо учиться видеть непреходящее и ему посвящать свою внутреннюю жизнь, и не любопытствовать ради праздности или всезнайства, подкармливающего самомнение, основанное на полуобразованности заносчивого человека. Любопытный живет внешним. Суть его не интересует, а любопытство свидетельствует о том, что человек не умеет концентрировать волю и ум на действительных знаниях, сосредотачиваясь на их обрывках и досужих домыслах, догадках и пересудах. "Любопытство, - писал И. Ильин, - источник поверхности, опошления жизни, безбожия. Подобно плохой тропе оно незаметно ведет человека в пагубное болото".

Болезнь души человечества

Ненависть - сродни душевной болезни, несчастье для самого ненавидящего, ибо его сердце упорствует в отрицании и высыхает. "Человек счастлив тогда, когда он отдается любви и отдается самозабвенно. Ненависть же делает это счастье невозможным", -заключал Иван Ильин. В подобной душе царит застой и накапливается дымящая злобой атмосфера, готовая выплеснуться наружу деструктивными и преступными действиями. Внутренне ненавидящий человек не может отделить себя от своего врага, мир видит в черном свете, мечтает о расправе и взывает к мести. Он живет не собой, а тем, кого ненавидит, самоотрекаясь во имя зла и во зло. Это своего рода самопроклятие, разрушающее прежде всего того, кто ненавидит: для него жизнь превращается в сплошную склоку, в борьбу, в сведение счетов и выяснение отношений.
Ненависть движет классовой борьбой и придает ей особую жестокость, мстительность, бескомпромиссность и выливается в гражданскую войну как взрыв ненависти миллионов людей, подобный землетрясению или мощному стихийному бедствию. Ненависть разливается по стране, как массовый психоз и торжество злой
воли. Исчезают доверие и искренность. "Все стремятся принять иное обличие и скрыть свои истинные симпатии, -писал И. Ильин. - Все настроены на двойную мимикрию, полуоткровенно славословя то одного, то другого временщика. Враг везде, и донос отовсюду угрожает... Это время всеобщего предательства и грубого сведения счетов". Поэтому преступно допускать, чтобы в народе накапливалась социальная ненависть. Нельзя, чтобы она перерастала в отчаяние, нельзя, чтобы отчаяние приводило к развязыванию гражданской междоусобицы.
Классовая ненависть подогревается ложно понятой справедливостью. Иван Александрович писал, что "Французская революция научила и передала по наследству человечеству вредный предрассудок, будто люди от рождения или от природы "равны" и вследствие этого с ними надо обходиться "одинаково". Однако сущность справедливости состоит как раз в неодинаковом обхождении с неодинаковыми людьми". Если бы люди были действительно равны, то справедливость исчерпывалась бы уравнительным разделом того, что есть. Однако люди разняться способностями, талантами, мотивами к жизни и к труду. Они не могут творить равноценное. Главная же трудность реализации справедливости заключается не в том, чтобы все довольствовались распределением материальных и духовных благ, а в том, чтобы обходиться с людьми "согласно живому своеобразию". Тогда возникает справедливость.

Справедливость - искусство неравенства

Справедливость - скорее неравенство, чем равенство. Это искусство неравенства, предполагающее защиту и поддержку слабого, неполноценного, павшего под ударами судьбы. Она должна идти от благородства общества, от социальной деликатности и уходить от всеобщей уравнительности как зла, ведущего общество в тупик политической, социально-экономической и культурной деградации. В справедливости, считал Ильин, есть нечто художественное: она делает человека деликатным, "социальным, настраивает его на меру, располагает его к состраданию".
В подобном виде справедливость надо воспитывать как свойство характера, чувств, души, чуткости к чужим заботам, нуждам, обидам и горечи. "Однако самое важное в жизни, - писал И. Ильин, - не найденная справедливость, а всеобщая уверенность, что ее искренно хотят и честно ищут". Тогда несправедливость воспринимается как нечто преходящее, временное и ее легче переносить, и она перестает быть "опасностью" для людей, государства и общества.

Мир с черствым сердцем и спящей совестью

Несчастны люди, оторванные от других людей, от земли, от природы. Они жертвы города, техники, индустрии и "погрязают в болоте слишком человеческого, произвола, разума, пустоты". Человек же, связанный с природой, всегда включен в ее вечный ритм. Поэтому первой культурой является земледельческая. Там, где она приходит в упадок, гибнет не только материальная, но и духовная жизнь, а всякая культура без корней оказывается мнимой. Современный мир, все больше удаляясь от родной земли, подвергает себя большой опасности замкнуться в рукотворном мире и оторваться от естественных условий своего обитания, которые могут напоить человека поэзией первозданное™ бытия, многообразия мира, его многоцветия и уникальности. Нельзя превращаться исключительно в горожанина, ибо город - место, где живут люди, а природа -земля, обетованная Вечным и Великим.
Современный человек предрасположен к материализму. Материальное выступает на первый план вначале по природе человека, а "затем - из-за недостаточной заботы о духовном и умственном опыте". Всерьез воспринимается только внешний опыт, внешние отношения, чувственные удовольствия и интересы. Представление о религии и вере не просто умеренны - появилось устойчивое чувство, что за этим кроется обман... Это "практический, а не теоретический" материализм. Однако теоретик творит из этой практики, отвечающей сложившимся настроениям многих людей, абстрактную догму и мировоззрение. Так появились и марксизм, и воинствующее безбожие. Это не пустая схоластика, а теория, которую людям легче принять и воспринять, чем веру в Бога. Здесь не требуется ни особого душевного настроя, ни трепетного отношения к святыням, ни напряженной внутренней духовной работы, ни веры, что за каждый поступок, нарушающий святые заповеди, последует неизбежное наказание. В комфортном мире жития без Бога оказалось комфортнее - с зашоренной душой, с прагматичным рассудком, черствым сердцем и спящей совестью.

Кто хочет глубины - тот должен учиться видеть

Иван Александрович скептически относился к богатству, называя богатого человека "большим мешком с дырой". Сколько не клади - не наполнишь. Нужна особая сила для того, чтобы сказать "благословенное слово "довольно"". Но, как показывает жизнь, к сему волшебному слову прибегают только избранные, ищущие кроме материального и духовное богатство. При его же поиске слово "довольно" не употребляется, ибо не может быть с избытком знаний, культуры, эрудиции, ума, а главное - красоты души и сердца, человеческого тепла и отзывчивости.
Бедность нуждается в утешении и поддержке. Однако гораздо порочнее духовная бедность, при которой человек опустошен, не нужен себе и другим, не видит в жизни смысла. Он духовно мертв. Духовная нищета ведет его к гибели. Путь к спасению - борьба за освобождение от внешнего мира "из себя".
Людские сердца по природе тщеславны. Они крайне чувствительны во всем личном и копят обиды. Этого следует избегать. С обидчивыми людьми, считал Ильин, следует обращаться, как со страдальцами с открытыми ранами, и обходиться бережно, не пополняя груз подлинных и мнимых обид. Следует помнить, что "совсем нелегко идти по жизни одиноким, непонятым человеком, обиженным, непощаженным, нелюбимым и беспомощным".

Зависть - неуважение к себе

Иван Ильин был уверен, что пока люди живут на земле, они должны ладить, находить дорогу друг к другу, объединяться, помогать один другому. Для этого надо уметь прощать, избавиться от непомерного самомнения, не подчеркивать своего превосходства, если оно есть в чем-либо, не таить и не копить обид, стремиться к радости общения и, разумеется, уважать в другом человеке человека. Мудрости нехитрые, но нелегко исполнимые. Для этого требуется самодисциплина и принуждение собственного эго не своевольничать. Следует научиться прощать друг другу непохожесть, преимущества, успехи, лидерство. Этому часто мешает зависть - чувство глубокого эгоиста, страдающего комплексом неполноценности или, напротив, гипертрофированным самомнением. Иван Александрович полагал, что в зависти дремлет инстинкт убийства и разрушения. Она ненасытна, ибо зложелатель глубоко обижен на всякий чужой успех, чем сковывает свои силы, душит собственное творчество и способности к позитивному восприятию мира. Зависть - это духовная болезнь. Защититься от нее можно только одним способом: нужно не копаться в своей несостоятельности, а неустанными трудами добиваться успехов, стараясь при этом думать не о себе, а о том деле, которым занят, вкладываясь в него полностью. Это не самоотречение, а отречение от зла, которое сушит созидание и разжигает разрушения. Зависть - свидетельство неуважения к самому себе. Нужно научиться улыбаться другим, ибо улыбка - признак здоровья, доброжелательности и сердечной симпатии. Она имеет неисчерпаемое богатство выражения, и при умелом пользовании ее "легкая, светлая нить протягивается от человека к человеку; сразу возникает взаимное расположение душ, а по мере того как улыбка становится все сердечнее и ласковее -дружба и любовь".

Легкомыслие - род свободы

Не прожить и без легкомыслия, в котором Ильин видел "род свободы, получаемой путем душевного стряхивания приобретенного бремени: свободы, достигнутой не силой, покорением и властью, а скорее отсутствием проблем... Легкомысленный убегает в свободу, он закрывает глаза и грезит, что он свободен". Например, от прошлого, от ответственности и от всяких действий. Замечательное состояние, но оно приходит только на время, "ибо постоянное легкомыслие свободно и от высокого смысла жизни, от всего глубокого, таинственного и святого". И все же "если легкомыслие дается нам как дар богов, которые опять же сочувствуют нашим жизненным тяготам, нашей тоске и нашим вечно бесплодным мечтаниям, тогда надо принять его радостно, как весенний воздух. Оно принесет успокоение, отдых и покой, оно оживит, укрепит и исцелит нас".

За хитростью нередко стоит всего лишь скудоумие

Нельзя отожествлять ум с хитростью, за ней чаще всего прячется скудоумие. Все люди по-своему хитры. Простофили встречаются редко, ибо мало "душ наивно-чистосердечных, детски-невинных". Однако, считал Иван Александрович, настоящий хитрец тот, "кто постоянно настороже, кто возлюбил хитрость, кто наслаждается своими уловками и проделками, кто верит в "жизнетворную власть" хитрости и принимают ее за "мудрость"". Все прямые и открытые сердцем люди представляются ему глупцами, не умеющими жить и пользоваться открывающимися возможностями. Он не уважает и презирает их, но в глубине души завидует, интуитивно понимая их нравственное превосходство. Последнее и становится основным мотивом интриг хитрецов именно против прямодушных и чистосердечных людей. Хитрец хочет доказать этим свое превосходство и правильность выбранной жизненной установки. Он не теоретик, а голый практик, замкнутый исключительно на собственных интересах, на своей выгоде и жизненном успехе. Собственных убеждений он не имеет и всегда может действовать против сделанного самим собой ранее, принимая это за гибкость, умение просчитать обстоятельства и собственные действия. Он предает так же легко, как и клянется в вечной дружбе и верности. В лукавой душе молчит совесть и настоящее, глубокое, святое исчезает из его жизни, "потому что там, где так много хитрости и коварства, царит иная стихия".

Степень не заменит ума

Не следует смешивать ум и образованность. Достаточно от природы умных людей, не имеющих образования, самобытных, творческих, чувствующих и понимающих жизнь, природу и человека. У таких людей есть чему поучиться и тем, у кого есть дипломы, ибо "ни ученая степень, ни энциклопедическая память не являются порукой ума человека". Ильин считал, что главный критерий ума - умение думать творчески, не воспроизводить чужие мысли, а располагать методом понимания, воображения, концентрацией воли для усвоения новых знаний, приобретения над ними власти, ибо то, что "он продумал и понял, он подчинил себе, творчески обработал и включил в свое "царство"". "Разум, таким образом, - писал И. Ильин, - это творческая прозорливость в восприятии и творческая сила оценки в единстве, разъединении и упорядочении воспринимаемого". Необходимо иметь силу интуиции, а когда "в умном человеке начнет дышать сущность мира, тогда он приобретет подлинную мудрость".

"Тяжкая ноша" и "великое благо"

Человек одинок: одиноким приходит в мир и одиноким его покидает. Он - "отшельник, заключенный в камеру своего тела". "Всякое значительное событие в жизни, от первой любви до смерти родителей, - писал Ильин, - всякое решение, всякая возлагаемая на него ответственность, всякая великая боль и скорбь дают ему ощутить свое одиночество". Это тяжкая ноша, но одновременно и великое благо, ибо "в одиночестве человек находит самого себя, силу своего характера и святой источник жизни". Вместе с тем, осознавая собственное одиночество, человек должен стремиться облегчить его бремя другим людям любовью, добром, состраданием, участием. Таким образом, врожденное одиночество человека понуждает его искать общности с людьми, духовной любви, братства и истинного единения чувств.

Человек человеку в радость

Человек преодолевает одиночество, учится жить в мире таких же одиноких людей, стремясь прежде всего к духовному единению, которое во многом дает общая вера
и сопричастность к великому и святому. Именно в этом видел Иван Александрович предназначение религии как объединяющего начала людей с соответствующим строем души, помыслов, намерений, жизненных целеполаганий. Иначе одиночество захлестнет человека мутной волной бездуховности, своекорыстия, эгоизма и превратит жизнь в сплошное соперничество рвущихся к материальным благам и удовольствиям людей. Восторжествует принцип, сформулированный еще великим философом Гоббсом: "человек человеку волк", тогда как Серафим Саровский считал, что человек должен быть человеку в радость. Два мира. Две философии. Каждый волен выбрать ту, которая ему по душе...

"Право на глупость"

Невозможно прожить и без глупостей, ибо ум и жизненный опыт, осторожность и самодисциплина имеют свои пределы. Глупость, ошибка дают соответствующую выучку, ибо хорошо известно, что люди предпочитают учиться не на чужих ошибках и промахах, а на собственных, которых невозможно избежать, но следует понять, учесть и стараться впредь не повторять. Все предвидеть невозможно. Подводит интуиция, слабое знание чистых помыслов людей, особенно их пороков. "Никто не становится умным, не пострадав; никого не научишь на чужом опыте, - отмечал Ильин. - Терпимость есть лишь сочувствующая доброта умного, который сам поднялся над глупостью; и не забыл этого... Право на глупость - это как раз право на то, чтобы потом сделаться умным. Не так ли?"

Живое мерило задач и достижений

Нет людей, которые не подвергались бы порицаниям. Люди в массе своей более критичны к другим, чем к себе. Порицание проверяет силу характера, твердость позиции, выверенное™ действий. Недаром один из святых говорил, что "порицание может выдержать каждый человек, а хвалу - только святой". Через порицание, в том числе несправедливое, тебя воспитывают, предупреждают о возможных опасностях, заставляют думать о себе. Но ни в коем случае нельзя уподобиться тем, кто в ответ изливает на других обиду. Здесь не обойтись без терпения доброй волей и духовного равновесия и спокойствия, без свободы анализа и объективности. Скромность и смирение противостоят порицанию и спасают от несовершенства, укрепляют доверие к себе и помогут обрести "высоту собственного жизненного полета".
Это оружие против несправедливой критики недоброжелателей, которая должна служить нравственному и духовному росту. Оппонента нельзя ненавидеть. Он достоин любви, ибо необходим для уяснения причин неудач и промахов, а также в качестве раздражителя для состязания, чтобы не "заснуть" в профессиональном развитии, не потерять рабочий ритм, не стать "вялым и рыхлым". Соперник укрепляет наши силы, характер, заставляет глубже почувствовать слабости и недостатки. Он помогает тому, кто под огнем его критики, в соперническом подъеме и неустанности трудов. Это своеобразный стимулятор развития личности. Ильин был убежден, что соперник при всех обстоятельствах должен быть не уничтожен, а сохранен как "живое мерило своих задач и достижений". Внешнее для Ивана Александровича было вторично, преходяще и суетно. Главное - внутреннее - мотивы и смысл творчества, достижений, выбор новых рубежей.

Искусство жизни создает гармонию

Ильин был уверен, что жизнь - искусство, "а всякое искусство призвано создавать гармонию". Гармонии необходим такт - особое внимание к чужой душе без высокомерия и самодовольства, своеобразный талант "вчувствования в чужую жизнь". "Такт является таким образом, - писал И. Ильин, - ценным искусством для правильного понимания других - и друга, и врага, для того чтобы избежать ненужных уколов, не разжигать вредных страстей, а успокаивать их, сдерживать центробежные силы". Другими словами, тактичный человек стремится к общности, а не к расколу, не только руководствуется своими интересами, но и учитывает запросы других людей и относится к ним внимательно и с уважением. Такт - это искусство жить вместе в комфортном душевном состоянии без поводов к разладу. Это путь друг к другу в интересах формирования созидательного сообщества и органичного естественного сотрудничества людей. Умный, образованный и тактичный человек всегда будет заботиться о гармоничном равновесии различных по характеру людей.

Истинное утешение и отрада

К прекрасным человеческим качествам Иван Ильин относил юмор, дарящий "истинное утешение и отраду". Юмор несет позитивный "душевный заряд", ибо "возникает из меланхолии духа, который преображает свою боль в улыбку и тем самым преодолевает его". Однако, по Ильину, искусство юмора заключается в том, "чтобы заставить себя улыбаться в своих страданиях". Здесь необходим характер и уважение к другим людям: не выплескивать на них свою скопившуюся боль, скверное расположение духа, а дарить улыбку, искрящуюся шутку, согревающую теплотой умного и доброго человека. Человек с чувством юмора заботится о хорошем душевном расположении других людей, служит им своим умением из любой ситуации "выудить" непроизвольный и искренний смех. Это своеобразный дар, но также требующий чувства меры и такта. Юмор - "играющее мышление" и "мыслящая радость". Следует помнить, что подобная "игра радующей мысли" может принести боль объекту шутки и веселья. Ильин весьма своеобразно толковал чувство юмора как способность преодолевать свои внутренние переживания, даже страдания, возвышаться над ними и наслаждаться "утешением юмора. А глубину моей боли другим знать не надо". Это не изощренная скрытность, а умение владеть собой и быть "господином" своего "я". Завидное, достойное качество сильного духом человека, каким, безусловно, был Иван Александрович Ильин.

Служить высокому, несмотря ни на что

Жизненное кредо Ильина: "Где бы я не находился - я служу". И не просто хозяину или начальнику, а Высокому и Вдохновенному. Тогда имеет смысл жить и работать, не "механически крутя шарманку", а одухотворенно и творчески. Благодаря высокому служению "наше сердце, наша воля проникают в самые глубинные слои жизни и труда, для которого только имеет смысл жить: мы творим исходя из нашего самого существенного для вечной сущности нашего народа". Верность долгу идет из сердца и теряет налет обязательности. Возникает чувство настоящей ответственности, тяга к созиданию и отрицание всего уродливого, несправедливого, фальшивого, низкого и мелкого.

Верность - духовное единство

"Все великое заложено глубоко; оно зреет медленно; требует людей с глубоким чувствами и твердой волей, - писал И. Ильин, - людей, имеющих потребность в окончательной крепости своих убеждений и чувствующих себя только тогда хорошо, когда знают, что их поддерживает верность". По Ильину, верность - великое созидающее чувство, ибо она "идет изнутри и предполагает цельность души... Если человек целен, он обладает одним-единственным духовным центром, который и определяет его жизнь; тогда он склонен к верности..." Напротив, если в душе человека несколько "бессильных" центров, соперничающих друг с другом, он колеблется, он аморален, он рассыпается духовно и склонен к измене и предательству. "Но верность - это то духовное единство, та духовная "тотальность", из которой рождается внутренняя уверенность верного". Человек становится стойким, уверенным в своей правоте, последовательным в действиях, надежным во всех испытаниях.

Человек обязан уметь любить

Есть и другое условие, обеспечивающее настоящую верность. Оно простое: человек должен уметь любить, "а именно - безраздельной и полной любовью". Она определяет человека, возвышает его, облагораживает, придает ему выразительность и красоту. Тот, кто ничего не любит, - неприкаянный, не нашедший себя человек. Ему ничего не дорого, в том числе и он сам. В жизни нет крепких привя-заностей, интересов, душевности. Все серо, скучно, а главное - духовно пусто. И от этой пустоты идет незаметное разложение характера, чувств, совести, способностей и возможностей, ибо нет и любимого дела, в котором можно было бы их реализовать и совершенствовать. Так появляются циники, нигилисты и просто неглубокие и пустые по своему содержанию люди, живущие в каком-то хаосе, без стержня и высоких жизненных целей. Верность - качество людей с глубоким характером и с сильной волей. Она - производное от внутренней силы и сама питает силы человека, его достоинство и честь. Поэтому верность и любовь - признаки избранности, "древнего божественного дыхания, которое помогает человеку обрести подлинное счастье. Подобные люди одарены искрой Божьей".

Сопротивление злу силой

Рядом с любовью и верностью идет прощение. Эти чувства не могут жить врозь, ибо без прощения нет любви и нет верности. Однако Ильин убежден, что не должно быть всепрощения. Нельзя, руководствуясь христианской любовью, прощать такие "злодеяния, как клевета, разбой, убийство, осквернение детей, торговлю девушками, измену Родине, большевистское подстрекательство и т.п.". Необходимо участие к страждущим, а не к тем, кто несет страдания и боль, - не фальшивое лицемерие, прикрытое христианскими заповедями, а борьба со злом и носителями зла. Ильин считал точным и верным афоризм Леонардо да Винчи: "Кто не наказывает зло, тот поощряет его". Бесхарактерные моралисты сами творят зло, потакая безнаказанности злодеяния. И. Ильин выступал за неотвратимость наказания, расплаты за зло, и был категорически против вольных или невольных заступников, творящих зло.
Зло коренится и в забвении совести, без которой жизнь подчинена ложным ценностям и ведет к постепенному угасанию "святого пламени сердца". Современному человеку "недостает духовной энергии убеждения, порыва духовной страсти, без которых в мировой истории не свершалось ничего великого. Он слишком умен, чтобы быть цельным... слишком "образован", чтобы неизменно во что-то верить... слишком скептичен, чтобы стать сильным". Его душа подобна миру без солнца.
По мнению Ивана Александровича, с утратой святынь человек лишился силы, составляющей сердцевину любого творчества, совершенства, художественного вкуса, чувства прекрасного и подлинно великого. Между тем у человека есть настоятельная потребность в твердой почве, воля не к относительному, а постоянному, дабы стоять на ногах в этом весьма неустойчивом и изменчивом мире, строить свой дом на граните, а не на зыбучем песке.

Истинное счастье - пение человеческого сердца

Людям не хватает силы очевидности, "этой великолепной способности что-то окончательно понять и признать истиной, этой творческой способности быть настолько захваченным истиной, что все в душе растворяется в ней". Для этого нужен дар сосредоточенности, интуитивной одаренности, а главное - целостности внутренней сущности, преодолевающей сомнения и неустойчивость взглядов, позиций, мировоззрения. Человеку не хватает воли искать непреходящие истины и утверждаться на них как на краеугольном камне собственной жизни. При этом Иван Александрович подчеркивал, что путь к очевидности лежит и через сомнения. Если они истинные, глубокие, то это есть не что иное, "как жажда очевидности", т.е. первозданной истины, которая наполнит человека светом осознанности бытия и высоким смыслом собственных трудов.
Ильин ратовал за то, чтобы в человеческой душе не было пустоты, безразличия, равнодушия, духовной апатии и застоя. У человека должно быть "поющее сердце". С ним он и себе и другим будет в радость. Не случайно Иван Ильин написал: "Есть только одно истинное "счастье" на земле - пение человеческого сердца. Если оно поет, то у человека есть почти все; почти, потому что ему остается позаботиться о том, чтобы сердце его не разочаровалось в любимом предмете и не замолкло". Сердце поет от любви, когда "вдыхает любовь из Божьих пространств и само дарит любовь каждому существу, каждой пылинке и даже злому человеку. Тогда в нем струится и пульсирует священная кровь Бытия".

К 60-летию со дня кончины русского мыслителя

Сегодня имя Ивана Ильина стало поминаться часто — не в малой степени в связи с тем, что его теперь цитирует Владимир Путин. Ильина стали даже называть «любимым философом президента». И в связи с этим, разумеется, недоброжелатели Путина стали поносить, перевирать, бессовестно вырывая цитаты из контекста, и обвинять философа во всех возможных грехах, как будто он спичрайтер или советник президента.

Те, кто сегодня вспоминает Ильина, чаще всего цитируют его пророческие суждения, связанные с развитием России, ее местом и ее ролью в мире, духовными поисками, отношениями с Западом. Мыслитель утверждал, что «Россия есть величина, которую никто не осилит, на которой все перессорятся». Тексты, написанные более полувека назад, сейчас звучат невероятно актуально, будто автор чуть ли воочию видел все, что будет происходить с нами сегодня. Но поскольку политико-философские суждения русского мыслителя сегодня повторяются и звучат на самом высоком уровне, а также в СМИ и блогах, хотелось бы обратить внимание на Ильина «лирического».

Мое знакомство с Ильиным началось с книги «Поющее сердце», которую мне подарила одна добрая пожилая женщина. «Книга тихих созерцаний» - так сам автор определил жанр. Я не сразу оценила подарок по достоинству, и несколько лет книга пылилась на полке. Но однажды совершенно явно - почти мистически - ощутила, что хочу ее прочитать. И действительно, почти каждое прочитанное тогда слово очень живо отозвалось в моем сознании, и с тех пор я делюсь этими тихими созерцаниями с теми, кто нуждается в утешении.

Попробуем открыть книгу на любой странице.

«Какою глубиною светятся глаза страдающего человека! Как будто бы расступились стены, закрывавшие его дух, и разошлись туманы, застилавшие его сокровенную личность... Как значительно, как тонко и благородно слагаются черты лица у долго и достойно страдавшего человека!».

И далее: «Как элементарна, как непривлекательна улыбка, если она совсем не таит в себе хотя бы прошлого страдания! Какая воспитательная и очистительная сила присуща духовно осмысленному страданию! Ибо страдание пробуждает дух человека, ведет его, образует и оформляет, очищает и облагораживает... Духовная дифференциация, отбор лучшего и всяческое совершенствование были бы невозможны на земле без страдания. Из него родится вдохновение. В нем закаляется стойкость, мужество, самообладание и сила характера. Без страдания нет ни истинной любви, ни истинного счастья. И тот, кто хочет научиться свободе, тот должен преодолеть страдание.

Страдающий человек вступает на путь очищения, самоосвобождения и возврата в родное лоно - знает он о том или не знает. Его влечет в великое лоно гармонии; его душа ищет нового способа жизни, нового созерцания, нового синтеза, созвучия в многозвучии. Он ищет пути, ведущего через катарсис к дивному равновесию, задуманного лично для него Творцом. Его зовет к себе сокровенная, творческая мудрость мира, чтобы овладеть им и исцелить его. Простой народ знает эту истину и выражает ее словами “посещение Божие”... Человек, которому послано страдание, должен чувствовать себя не “обреченным” и не “проклятым”, но “взысканным”, “посещенным” и “призванным”: ему позволено страдать, дабы очиститься. И все евангельские исцеления свидетельствуют о том с великой ясностью».

Кажется, это та самая книга - которая стала лучшим подарком. И которая может научить, поддержать и хотя бы на какое-то время подарить душевный мир. Да попросту - утешить.

На мой взгляд, «Поющее сердце» вполне достойно включения в школьную программу. Быть может, его даже необходимо в нее включить. Полагаю, что внимательное чтение этой книги будет одинаково полезно всем: и школьникам, и учителям.

«Жизнь несется и проносится в нас, как поток всевозможных ощущений, желаний и страстей; или как множество всяческих забот и занятий; или же как туча пыли, состоящая из разрозненных и ничтожных содержаний. В этом потоке, в этой мгле мы теряем себя и смысл нашей жизни. Нас одолевают, нами овладевают единичные пустяки, лишенные всякого высшего смысла. Пыль жизни засоряет нам глаза и лишает нас верного видения. Нас засасывает болото страстей и особенно тщеславия и жадности. Нам надо непременно освобождаться от всего этого, хотя бы только от времени до времени. Нельзя гибнуть в этом болоте. Нельзя отдаваться этому потоку. Надо иметь минуты и часы для свободного дыхания и созерцания, когда заботы умолкают, повседневные жизненные содержания забываются, и мы освобождаем себя от всего мелкого, слишком человеческого и пошлого. Наши душевные силы,- помыслы, желания, чувствование и воображение,- освобожденные от обыденного и ничтожного, ищут иного, лучшего, обращаются внутрь и сосредоточиваются на том, что составляет самую сущность нашей личности; что есть главное в жизни человека; на том, что священно и светоносно, что определяет самый смысл нашего бытия. И это есть первый шаг к молитве».

Светлая, жизнеутверждающая книга «Поющее сердце» была написана в 1943 г., в тяжелейшее для человечества время. Причем писалась она на немецком языке, а впоследствии автором была создана русская версия. Что интересно, «поющим» сердце стало именно в русском варианте, в немецкой версии оно было «замирающим». На тот момент Ильин находился в Швейцарии - после революции он был вынужден уехать из России, хотя это решение далось ему очень нелегко.

Позже он писал: «Уходят ли от постели больной матери? Да еще с чувством виновности в ее болезни? Да, уходят - разве только за врачом и лекарством. Но, уходя за лекарством и врачом, оставляют кого-нибудь у ее изголовья. И вот - у этого изголовья мы и остались. Мы считали, что каждый, кто не идет к белым и кому не грозит прямая казнь, должен оставаться на месте».

После ряда арестов и судов Ильин и его жена вместе с большой группой высылаемых из CCCР за границу ученых, философов и литераторов отплыли из Петрограда в Штеттин, в Германию. Там философ вел активную религиозно-философскую деятельность, выступал с докладами, читал лекции, преподавал, становился соредактором журналов. Однако со временем Германию поразил тяжкий недуг, и Ильин не смог существовать в условиях торжествующего нацизма.

В 1934 г. (через полгода после прихода Гитлера к власти) за отказ следовать партийной программе национал-социалистов Ильин был отстранен от преподавания, а в 1938 г. гестапо наложило арест на все его печатные труды и запретило ему публичные выступления.

Выезжать из страны ему тоже было запрещено, но благодаря счастливому стечению обстоятельств чете Ильиных удалось пересечь границу. Свой последний дом философ обрел в небольшом швейцарском городке Цолликон под Цюрихом, где ему удалось обосноваться с помощью друзей и знакомых, в частности, композитора Сергея Рахманинова.

Именно здесь, в Швейцарии, и создавалось «Поющее сердце». Эта книга вошла в триптих философско-художественной прозы - «Я вглядываюсь в жизнь. Книга раздумий» (в русской версии - «Огни жизни. Книга утешений»), «Замирающее сердце. Книга тихих созерцаний» (1943), «Взгляд вдаль. Книга размышлений и упований» («О грядущей русской культуре», 1945).

Ученик Ильина Р.М. Зиле писал: «Эти три книги представляют собой совершенно своеобразное литературное творчество: это как бы сборники не то философических эскизов, не то художественных медитаций, не то просветительно-углубленных наблюдений на самые разнообразные темы, но проникнутые одним единым творческим писательским актом - “во всем видеть и показать Божий луч”».

И.А. Ильин скончался после частых и продолжительных болезней 21 декабря 1954 г., не успев завершить многие начатые труды, и был похоронен в Цолликоне.

Книга «Поющее сердце» заканчивается послесловием, которое я каждый раз перечитываю с большим душевным подъемом.

«Есть только одно истинное “счастье” на земле - пение человеческого сердца. Если оно поет, то у человека есть почти всё; почти, потому что ему остается еще позаботиться о том, чтобы сердце его не разочаровалось в любимом предмете и не замолкло.

Сердце поет, когда оно любит; оно поет от любви, которая струится живым потоком из некой таинственной глубины и не иссякает; не иссякает и тогда, когда приходят страдания и муки, когда человека постигает несчастье, или когда близится смерть, или когда злое начало в мире празднует победу за победой, и кажется, что сила добра иссякла и что добру суждена гибель. И если сердце все-таки поет, тогда человек владеет истинным “счастьем”, которое, строго говоря, заслуживает иного, лучшего наименования. Тогда все остальное в жизни является не столь существенным, тогда солнце не заходит, тогда Божий луч не покидает душу, тогда Царство Божие вступает в земную жизнь, а земная жизнь оказывается освященною и преображенною. А это означает, что началась новая жизнь и что человек приобщился новому бытию.

Тогда начинается настоящее пение; оно не исчерпывается и не иссякает, потому что течет из вечно обновляющейся радости. Сердце зрит во всем Божественное, радуется и поет; и светит из той глубины, где человечески личное срастается со сверхчеловечески-божественным до неразличимости: ибо Божии лучи пронизывают человека, а человек становится Божиим светильником. Тогда сердце вдыхает из Божиих пространств и само дарит любовь каждому существу, каждой пылинке бытия и даже злому человеку».

Дальше Ильин говорит о том, что должно являться константой, неотменимой ценностью для любого человека. Эти строки в эпоху девальвации фундаментальних ценностей, когда ценность человеческой жизни для преступающих закон не стоит ничего, читаются словно высеченные на скрижалях.

«У каждого из нас сердце раскрывается и поет при виде доверчивой, ласковой и беспомощной улыбки ребенка. И может ли быть иначе?

Каждый из нас чувствует навертывающуюся слезу в оке своего сердца, когда видит настоящую человеческую доброту или слышит робкое и нежное пение чужой любви.

«Каждый из нас приобщается высшему, сверхземному счастью, когда повинуется голосу своей совести и предается ее потоку, ибо этот поток уже поет ликующую мелодию состоявшегося преодоления и потустороннего мира», - утверждает философ.

И далее развивает свою «мелодичную» мысль: «Сердце наше поет, когда мы созерцаем в живописи подлинную святыню; когда мы сквозь мелодии земной музыки воспринимаем духовный свет и слышим голоса поющих и пророчествующие ангелов.

Сердце наше поет при виде тайн, чудес и красот Божьего мира; когда мы созерцаем звездное небо и воспринимаем вселенную как гармоническую целокупность; когда человеческая история являет нам сокровенную тайну Провидения и мы зрим шествие Господа через века испытаний, труда, страданий и вдохновения; когда мы присутствуем при победе великого и правого дела...

Сердце наше всегда поет во время цельной и вдохновенной молитвы...».

Но созерцательностью высказывание русского мыслителя не ограничивается. Он говорит о действенном нашем участии в «реализме действительной жизни» (как сказал бы другой наш великий мыслитель, Федор Достоевский), в которой и над которой, как мы помним, «Бог сохраняет всё».

«А если нам сверх того дается возможность в меру любви участвовать в событиях мира и воздействовать на них, то счастье нашей жизни может стать полным, - утверждает Иван Александрович Ильин. - Ибо, поистине, мы можем быть уверены, что в развитии этого мира ничто не проходит бесследно, ничто не теряется и не исчезает - ни одно слово, ни одна улыбка, ни один вздох... Кто хоть раз доставил другому радость сердца, тот улучшил тем самым весь мир; а кто умеет любить и радовать людей, тот становится художником жизни»…

И ещё: «Каждый божественный миг жизни, каждый звук поющего сердца влияет на мировую историю больше, чем те “великие” события хозяйства и политики, которые совершаются в плоском и жестоком плане земного существования и назначение которых нередко состоит в том, чтобы люди поняли их пошлость и обреченность»...

Далее Ильин утверждает: «Нам надо увидеть, и признать, и убедиться к том, что именно божественные мгновения жизни составляют истинную субстанцию мира; и что человек с поющим сердцем есть остров Божий - Его маяк, Его посредник. Итак, на земле есть только одно истинное счастье, и это счастье есть блаженство любящего и поющего сердца: ибо оно уже прижизненно врастает в духовную субстанцию мира и участвует в Царстве Божием».

Можно ли было еще совсем недавно представить, что любящее и поющее сердце Ивана Ильина будет пребывать меж нас в новой реальности, в новой полноте, что слова мыслителя, некогда гонимого и родиной, и бесами нацизма, войдут в наш сердечный и духовный обиход - русского исцеления ради.

И что теперь русский человек может здесь поклониться могиле мыслителя: в 2005 г. прах Ильина и его супруги был перенесен в некрополь московского Донского монастыря, в ряд с могилами А.И. Деникина и четы Шмелевых.

На фото: Михаил Нестеров. «Мыслитель» (портрет философа И.А. Ильина).

Специально для Столетия

Скончался 21 декабря 1954 года в Цюрихе. В октябре 2005 года прах Ивана Ильина и его жены были перезахоронены в некрополе Донского монастыря в Москве.

До 1990-х годов в России об Ильине почти не говорили открыто. Труды мыслителя вновь стали издаваться в СССР с 1989 года. С 1993 по 2008 год выпущено 28 томов собрания сочинений.

БЕЗ ЛЮБВИ (из письма к сыну)

Итак, ты думаешь, что можно прожить без любви: сильною волею, благою целью, справедливостью и гневной борьбой с вредителями? Ты пишешь мне: «О любви лучше не говорить: ее нет в людях. К любви лучше и не призывать: кто пробудит ее в черствых сердцах?»…

Милый мой! Ты и прав, и не прав. Собери, пожалуйста, свое нетерпеливое терпение и вникни в мою мысль.

Нельзя человеку прожить без любви, потому что она сама в нем просыпается и им овладевает. И это дано нам от Бога и от природы. Нам не дано произвольно распоряжаться в нашем внутреннем мире, удалять одни душевные силы, заменять их другими и насаждать новые, нам не свойственные. Можно воспитывать себя, но нельзя сломать себя и построить заново по своему усмотрению. Посмотри, как протекает жизнь человека. Ребенок применяется к матери - потребностями, ожиданием, надеждою, наслаждением, утешением, успокоением и благодарностью; и когда все это слагается в первую и нежнейшую любовь, то этим определяется его личная судьба. Ребенок ищет своего отца, ждет от него привета, помощи, защиты и водительства, наслаждается его любовью и любит его ответно; он гордится им, подражает ему и чует в себе его кровь. Этот голос крови говорит в нем потом всю жизнь, связывает его с братьями и сестрами и со всем родством. А когда он позднее загорается взрослою любовью к «ней» (или, соответственно, она к «нему»), то задача состоит в том, чтобы превратить это «пробуждение природы» в подлинное «посещение Божие» и принять его, как свою судьбу. И не естественно ли ему любить своих детей тою любовью, которой он в своих детских мечтаниях ждал от своих родителей?.. Как же обойтись без любви? Чем заменить ее? Чем заполнить страшную пустоту, образующуюся при ее отсутствии?

Нельзя человеку прожить без любви и потому, что она есть главная выбирающая сила в жизни. Жизнь подобна огромному, во все стороны бесконечному потоку, который обрушивается на нас и несет нас с собою. Нельзя жить всем, что он несет; нельзя отдаваться этому крутящемуся хаосу содержаний. Кто попытается это сделать, тот растратит и погубит себя: из него ничего не выйдет, ибо он погибнет во всесмешении. Надо выбирать:отказываться от очень многого ради сравнительно немногого; это немногое надо привлекать, беречь, ценить, копить, растить и совершенствовать. И этим строить свою личность. Выбирающая же сила есть любовь: это она «предпочитает», «приемлет», «прилепляется», ценит, бережет, домогается и блюдет верность. Л воля есть лишь орудие любви в этом жизненном делании. Воля без любви пуста, черства, жестка, насильственна и, главное, безразлична к добру и злу. Она быстро превратит жизнь в каторжную дисциплину под командой порочных людей. На свете есть уже целый ряд организаций, построенных на таких началах. Храни нас Господь от них и от их влияния… Нет, нам нельзя без любви: она есть великий дар - увидеть лучшее, избрать его и жить им. Это есть необходимая и драгоценная способность сказать «да», принять и начать самоотверженное служение. Как страшна жизнь человека, лишенного этого дара! В какую пустыню, в какую пошлость превращается его жизнь!

Нельзя человеку прожить без любви и потому, что она есть главная творческая сила человека.

Ведь человеческое творчество возникает не в пустоте и протекает не в произвольном комбинировании элементов, как думают теперь многие верхогляды. Нет, творить можно только приняв богозданный мир, войдя в него, вросши в его чудесный строй и слившись с его таинственными путями и закономерностями. А для этого нужна вся сила любви, весь дар художественного перевоплощения, отпущенный человеку. Человек творит не из пустоты: он творит из уже сотворенного, из сущего, создавая новое в пределах данного ему естества - внешне-материального и внутренно-душевного. Творящий человек должен внять мировой глубине и сам запеть из нее. Он должен научиться созерцать сердцем, видеть любовью, уходить из своей малой личной оболочки в светлые пространства Божий, находить в них Великое - сродное - сопринадлежащее, вчувствоваться в него и создавать новое из древнего и невиданное из предвечного. Так обстоит во всех главных сферах человеческого творчества: во всех искусствах и в науке, в молитве и в правовой жизни, в общении людей и во всей культуре. Культура без любви есть мертвое, обреченное и безнадежное дело. И все великое и гениальное, что было создано человеком - было создано из созерцающего и поющего сердца.

Нельзя человеку прожить без любви, потому что самое главное и драгоценное в его жизни открывается именно сердцу. Только созерцающая любовь открывает нам чужую душу для верного, проникновенного общения, для взаимного понимания, для дружбы, для брака, для воспитания детей. Все это недоступно бессердечным людям. Только созерцающая любовь открывает человеку егородину, т. е. его духовную связь с родным народом, его национальную принадлежность, его душевное и духовное лоно на земле. Иметь родину есть счастье, а иметь ее можно только любовью. Не случайно, что люди ненависти, современные революционеры, оказываются интернационалистами: мертвые в любви, они лишены и родины. Только созерцающая любовь открывает человеку доступ к религиозности и к Богу.Не удивляйся, мой милый, безверию и маловерию западных народов: они приняли от римской церкви неверный религиозный акт, начинающийся с воли и завершающийся рассудочной мыслью, и, приняв его, пренебрегли сердцем и утратили его созерцание. Этим был предопределен тот религиозный кризис, который они ныне переживают.

Ты мечтаешь о сильной воле. Это хорошо и необходимо. Но она страшна и разрушительна, если не вырастает из созерцающего сердца. Ты хочешь служить благой цели. Это верно и превосходно. Но как ты увидишь свою цель, если не сердечным созерцанием? Как ты узнаешь ее, если не совестью своего сердца? Как соблюдешь ей верность, если не любовью? Ты хочешь справедливости, и мы все должны ее искать. Но она требует от нас художественной индивидуализации в восприятии людей, а к этому способна только любовь. Гневная борьба с вредителями бывает необходима и неспособность к ней может сделать человека сентиментальным предателем. Но гнев этот должен бытьрожден любовью, он должен быть сам ее воплощением, для того, чтобы находить в ней оправдание и меру… Вот почему я сказал, что ты «и прав и не прав». И еще: я понимаю твое предложение «лучше о любви не говорить». Это верно: надо жить ею, а не говорить о ней. Но вот посмотри: в мире раздалась открытая и безумная пропаганда ненависти; в мире поднялось упорное и жестокое гонение на любовь - поход на семью, отрицание родины, подавление веры и религии. Практическая бессердечность одних увенчалась прямою проповедью ненависти у других. Черствость нашла своих апологетов. Злоба стала доктриною. А это означает, что пришел час заговорить о любви и встать на ее защиту.

Да, в людях мало любви. Они исключили ее из своего культурного акта: из науки, из веры, из искусства, из этики, из политики и из воспитания. И вследствие этого современное человечество вступило в духовный кризис, невиданный по своей глубине и по своему размаху. Видя это, понимая это, нам естественно спросить себя: кто же пробудит любовь в черствых сердцах, если она не пробудилась от жизни и слова Христа, Сына Божия? Как браться за это нам, с нашими малыми человеческими силами?

Но это сомнение скоро отпадает, если мы вслушиваемся в голос нашего сердечного созерцания, уверяющего нас, что Христос и в нас и с нами…

Нет, мой милый! Нельзя нам без любви. Без нее мы обречены со всей нашей культурой. В ней наша надежда и наше спасение. И как нетерпеливо я буду ждать теперь твоего письма с подтверждением этого.

№ ИС 10-11-0844

© Издательство «ДАРЪ», 2005

Предисловие. О чтении

Каждый писатель тревожится о том, как его будут читать. Поймут ли? Увидят ли то, что он хотел показать? Почувствуют ли то, что любило его сердце? И кто будет его читатель? От этого зависит так много… И прежде всего – состоится ли у него желанная, духовная встреча с теми далекими, но близкими, для которых он втайне писал свою книгу?

Дело в том, что далеко не все читающие владеют искусством чтения: глаза бегают по буквам, «из букв вечно выходит какое-нибудь слово» (Гоголь) , и всякое слово что-нибудь да «значит»; слова и их значения связываются друг с другом, и читатель представляет себе что-то – «подержанное», расплывчатое, иногда непонятное, иногда приятно-мимолетное, что быстро уносится в позабытое прошлое… И это называется «чтением». Механизм без духа. Безответственная забава. «Невинное» развлечение. А на самом деле – культура верхоглядства и поток пошлости.

Такого «чтения» ни один писатель себе не желает. Таких «читателей» мы все опасаемся. Ибо настоящее чтение происходит совсем иначе и имеет совсем иной смысл…

Как возникло, как созрело написанное?

Кто-то жил, любил, страдал и наслаждался; наблюдал, думал, желал, надеялся и отчаивался. И захотелось ему поведать нам о чем-то таком, что для всех нас важно, что нам необходимо духовно увидеть, прочувствовать, продумать и усвоить. Значит – что-то значительное о чем-то важном и драгоценном. И вот он начинал отыскивать верные образы, ясно-глубокие мысли и точные слова. Это было нелегко, удавалось не всегда и не сразу. Ответственный писатель вынашивает свою книгу долго: годами, иногда – всю жизнь; не расстается с ней ни днем, ни ночью; отдает ей свои лучшие силы, свои вдохновенные часы; «болеет» ее темой и «исцеляется» писанием. Ищет сразу и правды, и красоты, и «точности» (по слову Пушкина) , и верного стиля, и верного ритма – и все для того, чтобы рассказать, не искажая, видение своего сердца… И наконец произведение готово. Последний просмотр строгим, зорким глазом; последние исправления – и книга отрывается и уходит к читателю, неизвестному, далекому, может быть, легковесно-капризному, может быть, враждебно-придирчивому… Уходит – без него, без автора. Он выключает себя и оставляет читателя со своей книгой «наедине».

И вот мы, читатели, беремся за эту книгу. Перед нами накопление чувств, постижений, идей, образов, волевых разрядов, указаний, призывов, доказательств, целое здание духа, которое дается нам прикровенно, как бы при помощи шифра. Оно скрыто за этими черными мертвыми крючочками, за этими общеизвестными, поблекшими словами, за этими общедоступными образами, за этими отвлеченными понятиями. Жизнь, яркость, силу, смысл, дух должен из-за них добыть сам читатель. Он должен воссоздать в себе созданное автором; и если он не умеет, не хочет и не сделает этого, то за него не сделает этого никто: всуе будет его «чтение», и книга пройдет мимо него. Обычно думают, что чтение доступно всякому грамотному… Но, к сожалению, это совсем не так. Почему?

Потому, что настоящий читатель отдает книге свое свободное внимание, все свои душевные способности и свое умение вызывать в себе ту верную духовную установку, которая необходима для понимания этой книги. Настоящее чтение не сводится к бегству напечатанных слов через сознание – оно требует сосредоточенного внимания и твердого желания верно услышать голос автора. Одного рассудка и пустого воображения для чтения недостаточно. Надо чувствовать сердцем и созерцать из сердца. Надо пережить страсть страстным чувством; надо переживать драму и трагедию живой волей; в нежном лирическом стихотворении надо внять всем вздохам, встрепетать своей нежностью, взглянуть во все глуби и дали; а великая идея может потребовать не более и не менее, как всего человека.

Это означает, что читатель призван верно воспроизвести в себе душевный и духовный акт писателя, зажить этим актом и доверчиво отдаться ему. Только при этом условии состоится желанная встреча между обоими и читателю откроется то важное и значительное, чем болел и над чем трудился писатель. Истинное чтение есть своего рода художественное ясновидение, которое призвано и способно верно и полно воспроизвести духовные видения другого человека, жить в них, наслаждаться ими и обогащаться ими. Искусство чтения побеждает одиночество, разлуку, даль и эпоху. Это есть сила духа – оживлять буквы, раскрывать перспективу образов и смысла за словами, заполнять внутренние «пространства» души, созерцать нематериальное, отождествляться с незнаемыми или даже умершими людьми и вместе с автором художественно и мыслительно постигать сущность богозданного мира.

Читать – значит искать и находить, ибо читатель как бы отыскивает скрытый писателем духовный клад, желая найти его во всей его полноте и присвоить его себе. Это есть творческий процесс, ибо воспроизводить – значит творить. Это есть борьба за духовную встречу; это есть свободное единение с тем, кто впервые приобрел и закопал искомый клад. И тому, кто никогда этого не добивался и не переживал, всегда будет казаться, что от него требуют «невозможного».

Искусство чтения надо приобретать и вырабатывать в себе. Чтение должно быть углублено, оно должно стать творческим и созерцательным. И только тогда нам всем откроется его духовная ценность и его душеобразующая сила. Тогда мы поймем, что следует читать и чего читать не стоит, ибо есть чтение, углубляющее душу человека и строящее его характер, а есть чтение разлагающее и обессиливающее.

По чтению можно узнавать и определять человека. Ибо каждый из нас есть то, что он читает; и каждый человек есть то, как он читает; и все мы становимся незаметно тем, что мы вычитываем из прочтенного, – как бы букетом собранных нами в чтении цветов…

Книга, для которой я пишу это предисловие, выношена в сердце, написана от сердца и говорит о сердечном пении, поэтому ее нельзя понять в бессердечном чтении. Но я верю, что она найдет своих читателей, которые верно поймут ее и увидят, что она написана для русских о России.

Первые лучи

Без любви

(Из письма к сыну)

Итак, ты думаешь, что можно прожить без любви: сильной волей, благой целью, справедливостью и гневной борьбой с вредителями? Ты пишешь мне: «О любви лучше не говорить: ее нет в людях. К любви лучше и не призывать: кто пробудит ее в черствых сердцах?..»

Милый мой! Ты и прав, и не прав. Собери, пожалуйста, свое нетерпеливое терпение и вникни в мою мысль.

Нельзя человеку прожить без любви, потому что она сама в нем просыпается и им овладевает. И это дано нам от Бога и от природы. Нам не дано произвольно распоряжаться в нашем внутреннем мире, удалять одни душевные силы, заменять их другими и насаждать новые, нам не свойственные. Можно воспитывать себя, но нельзя сломать себя и построить заново по своему усмотрению. Посмотри, как протекает жизнь человека. Ребенок применяется к матери – потребностями, ожиданием, надеждой, наслаждением, утешением, успокоением и благодарностью; и когда все это слагается в первую и нежнейшую любовь, то этим определяется его личная судьба. Ребенок ищет своего отца, ждет от него привета, помощи, защиты и водительства, наслаждается его любовью и любит его ответно; он гордится им, подражает ему и чует в себе его кровь. Этот голос крови говорит в нем потом всю жизнь, связывает его с братьями и сестрами и со всем родством. А когда он позднее загорается взрослой любовью к «ней» (или, соответственно, она к «нему»), то задача состоит в том, чтобы превратить это «пробуждение природы» в подлинное «посещение Божие» и принять его как свою судьбу. И не естественно ли ему любить своих детей той любовью, которой он в своих детских мечтаниях ждал от своих родителей?.. Как же обойтись без любви? Чем заменить ее? Чем заполнить страшную пустоту, образующуюся при ее отсутствии? Нельзя главная выбирающая сила в жизни. Жизнь подобна огромному, во все стороны бесконечному потоку, который обрушивается на нас и несет нас с собой. Нельзя жить всем, что он несет; нельзя отдаваться этому крутящемуся хаосу содержаний. Кто попытается это сделать, тот растратит и погубит себя: из него ничего не выйдет, ибо он погибнет во всесмешении. Надо выбирать: отказываться от очень многого ради сравнительно немногого; это немногое надо привлекать, беречь, ценить, копить, растить и совершенствовать. И этим строить свою личность. Выбирающая же сила есть любовь: это она «предпочитает», «приемлет», «прилепляется», ценит, бережет, домогается и блюдет верность. А воля есть лишь орудие любви в этом жизненном делании. Воля без любви пуста, черства, жестка, насильственна и, главное, безразлична к добру и злу. Она быстро превратит жизнь в каторжную дисциплину под командой порочных людей. На свете есть уже целый ряд организаций, построенных на таких началах. Храни нас Господь от них и от их влияния… Нет, нам нельзя без любви: она есть великий дар увидеть лучшее, избрать его и жить им. Это есть необходимая и драгоценная способность сказать «да», принять и начать самоотверженное служение. Как страшна жизнь человека, лишенного этого дара! В какую пустыню, в какую пошлость превращается его жизнь!

Нельзя человеку прожить без любви и потому, что она есть главная творческая сила человека.

Ведь человеческое творчество возникает не в пустоте и протекает не в произвольном комбинировании элементов, как думают теперь многие верхогляды. Нет, творить можно только приняв богозданныи мир, войдя в него, вросши в его чудесный строй и слившись с его таинственными путями и закономерностями. А для этого нужна вся сила любви, весь дар художественного перевоплощения, отпущенный человеку. Человек творит не из пустоты: он творит из уже сотворенного, из сущего, создавая новое в пределах данного ему естества, внешне-материального и внутренно-душевного. Творящий человек должен внять мировой глубине и сам запеть из нее. Он должен научиться созерцать сердцем, видеть любовью, уходить из своей малой личной оболочки в светлые пространства Божии, находить в них Великое – сродное – сопринадлежащее, вчувствоваться в него и создавать новое из древнего и невиданное из предвечного. Так обстоит во всех главных сферах человеческого творчества: во всех искусствах и в науке, в молитве и в правовой жизни, в общении людей и во всей культуре. Культура без любви есть мертвое, обреченное и безнадежное дело. И все великое и гениальное, что было создано человеком, было создано из созерцающего и поющего сердца.

Нельзя человеку прожить без любви, потому что самое главное и драгоценное в его жизни открывается именно сердцу. Только созерцающая любовь открывает нам чужую душу для верного, проникновенного общения, для взаимного понимания, для дружбы, для брака, для воспитания детей. Все это недоступно бессердечным людям. Только созерцающая любовь открывает человеку его родину, т. е. его духовную связь с родным народом, его национальную принадлежность, его душевное и духовное лоно на земле. Иметь родину есть счастье, а иметь ее можно только любовью. Не случайно, что люди ненависти, современные революционеры, оказываются интернационалистами: мертвые в любви, они лишены и родины. Только созерцающая любовь открывает человеку доступ к религиозности и к Богу. Не удивляйся, мой милый, безверию и маловерию западных народов: они приняли от Римской Церкви неверный религиозный акт, начинающийся с воли и завершающийся рассудочной мыслью, и, приняв его, пренебрегли сердцем и утратили его созерцание. Этим был предопределен тот религиозный кризис, который они ныне переживают.

Ты мечтаешь о сильной воле. Это хорошо и необходимо. Но она страшна и разрушительна, если не вырастает из созерцающего сердца. Ты хочешь служить благой цели. Это верно и превосходно. Но как ты увидишь свою цель, если не сердечным созерцанием? Как ты узнаешь ее, если не совестью своего сердца? Как соблюдешь ей верность, если не любовью? Ты хочешь справедливости, и мы все должны ее искать. Но она требует от нас художественной индивидуализации в восприятии людей, а к этому способна только любовь. Гневная борьба с вредителями бывает необходима, и неспособность к ней может сделать человека сентиментальным предателем. Но гнев этот должен быть рожден любовью, он должен быть сам ее воплощением для того, чтобы находить в ней оправдание и меру…

Вот почему я сказал, что ты «и прав, и не прав».

И еще: я понимаю твое предложение «лучше о любви не говорить». Это верно: надо жить ею, а не говорить о ней. Но вот посмотри: в мире раздалась открытая и безумная пропаганда ненависти, в мире поднялось упорное и жестокое гонение на любовь – поход на семью, отрицание родины, подавление веры и религии. Практическая бессердечность одних увенчалась прямой проповедью ненависти у других. Черствость нашла своих апологетов. Злоба стала доктриной. А это означает, что пришел час заговорить о любви и встать на ее защиту.

Да, в людях мало любви. Они исключили ее из своего культурного акта: из науки, из веры, из искусства, из этики, из политики и из воспитания. И вследствие этого современное человечество вступило в духовный кризис, невиданный по своей глубине и по своему размаху. Видя это, понимая это, нам естественно спросить себя: кто же пробудит любовь в черствых сердцах, если она не пробудилась от жизни и слова Христа, Сына Божия? Как браться за это нам с нашими малыми человеческими силами?

Но это сомнение скоро отпадает, если мы вслушиваемся в голос нашего сердечного созерцания, уверяющего нас, что Христос и в нас, и с нами…

Нет, мой милый! Нельзя нам без любви. Без нее мы обречены со всей нашей культурой. В ней наша надежда и наше спасение. И как нетерпеливо я буду ждать теперь твоего письма с подтверждением этого!

О справедливости

С незапамятных времен люди говорят и пишут о справедливости: может быть, даже с тех самых пор, как вообще начали говорить и писать… Но до сих пор вопрос, по-видимому, не решен – что такое справедливость и как ее осуществить в жизни? Трудно людям согласиться в этом деле, потому что они чувствуют жизненное практическое значение этого вопроса, предвидят невыгодные последствия для себя и потому спорят как заинтересованные, беспокойно и подозрительно: того гляди «согласишься» «на свою голову» – и что тогда?

Каждый из нас желает справедливости и требует, чтобы с ним обходились справедливо; каждый жалуется на всевозможные несправедливости, причиненные ему самому, и начинает толковать справедливость так, что из этого выходит явная несправедливость в его пользу. При этом он убежден, что толкование его правильно и что он «совершенно справедливо» относится к другим, но никак не хочет заметить, что все возмущаются его «справедливостью» и чувствуют себя притесненными и обойденными. Чем скуднее, теснее и насильственнее жизнь людей, тем острее они переживают все это и тем труднее им договориться и согласиться друг с другом. В результате оказывается: «справедливостей» столько, сколько недовольных людей, и единой, настоящей Справедливости найти невозможно. А ведь, строго говоря, только о ней и стоит говорить.

Это означает, что интересы и страсти искажают великий вопрос, ум не находит верного решения и все обрастает дурными и ловкими предрассудками. Из предрассудков возникают ложные учения; они ведут к насилию и революции, а революции приносят только страдания и кровь, чтобы разочаровать и отрезвить людей, оглушенных своими страстями. Так целые поколения людей живут в предрассудках и томятся в разочаровании; и иногда бывает так, что самое слово «справедливость» встречается иронической улыбкой и насмешкой.

Однако все это не компрометирует и не колеблет старую, благородную идею справедливости, и мы по-прежнему должны противопоставлять ее всякой бессовестной эксплуатации, всякой классовой борьбе и всякому революционному уравнительству. Мы можем быть твердо уверены, что ей принадлежит будущее. И все дело в том, чтобы верно постигнуть ее сущность.

Французская революция восемнадцатого века провозгласила и распространила вредный предрассудок, будто люди от рождения или от природы «равны» и будто вследствие этого со всеми людьми надо обходиться «одинаково»… Этот предрассудок естественного равенства является главным препятствием для разрешения нашей основной проблемы. Ибо сущность справедливости состоит именно в неодинаковом обхождении с неодинаковыми людьми.

Если бы люди были действительно равны, т. е. одинаковы телом, душой и духом, то жизнь была бы страшно проста и находить справедливость было бы чрезвычайно легко. Стоило бы только сказать: «одинаковым людям – одинаковую долю», или «всем всего поровну» – и вопрос был бы разрешен. Тогда справедливость можно было бы находить арифметически и осуществлять механически; и все были бы довольны, ибо люди и в самом деле были бы, как равные атомы, как механически перекатывающиеся с места на место шарики, до неразличимости одинаковые и внутренне, и внешне. Что может быть наивнее, упрощеннее и пошлее этой теории? Какое верхоглядство – или даже прямая слепота – приводит людей к подобным мертвым и вредным воззрениям? После французской революции прошло 150 лет. Можно было бы надеяться, что этот слепой материалистический предрассудок отжил давно свой век. И вдруг он снова появляется, завоевывает слепые сердца, торжествует победу и обрушивает на людей целую лавину несчастья…

На самом деле люди неравны от природы и неодинаковы ни телом, ни душой, ни духом. Они родятся существами различного пола; они имеют от природы неодинаковый возраст, неравную силу и различное здоровье; им даются различные способности и склонности, различные влечения, дары и желания; они настолько отличаются друг от друга телесно и душевно, что на свете вообще невозможно найти двух одинаковых людей. От разных родителей рожденные, разной крови и наследственности, в разных странах выросшие, по-разному воспитанные, к различным климатам привыкшие, неодинаково образованные, с разными привычками и талантами, люди творят неодинаково и создают неодинаковое и неравноценное. Они и духовно не одинаковы: все они – различного ума, различной доброты, несходных вкусов; каждый со своими воззрениями и со своим особым правосознанием. Словом, они различны во всех отношениях. И справедливость требует, чтобы с ними обходились согласно их личным особенностям, не уравнивая неравных и не давая людям необоснованных преимуществ. Нельзя возлагать на них одинаковые обязанности: старики, больные, женщины и дети не подлежат воинской повинности. Нельзя давать им одинаковые права: дети, сумасшедшие и преступники не участвуют в политических голосованиях.

Нельзя взыскивать со всех одинаково: есть малолетние и невменяемые, с них взыскивается меньше; есть призванные к власти, с них надо взыскивать строже и т. д. И вот – кто отложит предрассудки и беспристрастно посмотрит на жизнь, тот скоро убедится, что люди неравны от природы, неравны по своей силе и способности, неравны и по своему социальному положению и что справедливость не может требовать одинакового обхождения с неодинаковыми людьми; напротив, она требует неравенства для неравных, но такого неравенства, которое соответствовало бы действительному неравенству людей.

Здесь-то и обнаруживается главная трудность вопроса. Людей – бесконечное множество; все они различны. Как сделать, чтобы каждый получил в жизни согласно своей особливости? Как угнаться за всеми этими бесчисленными своеобразиями? Как «воздать каждому свое» (по формуле римской юриспруденции)? Они не одинаковы; значит, и обходиться с ними надо не одинаково – согласно их своеобразию… Иначе возникнет несправедливость…

Итак, справедливость совсем не требует равенства. Она требует предметно-обоснованного неравенства. Ребенка надо охранять и беречь; это дает ему целый ряд справедливых привилегий. Слабого надо щадить. Уставшему подобает снисхождение. Безвольному надо больше строгости. Честному и искреннему надо оказывать больше доверия. С болтливым нужна осторожность. С одаренного человека справедливо взыскивать больше. Герою подобают почести, на которые не-герой не должен претендовать. И так во всем и всегда…

Поэтому справедливость есть искусство неравенства. В основе ее лежит внимание к человеческой индивидуальности и к жизненным различиям. Но в основе ее лежит также живая совесть и живая любовь к человеку. Есть особый дар справедливости, который присущ далеко не всем людям. Этот дар предполагает в человеке доброе, любящее сердце, которое не хочет умножать на земле число обиженных, страдающих и ожесточенных. Этот дар предполагает еще живую наблюдательность, обостренную чуткость к человеческому своеобразию, способность вчувствоваться в других. Справедливые люди отвергают механическое трактование людей по отвлеченным признакам. Они созерцательны, интуитивны. Они хотят рассматривать каждого человека индивидуально и постигают скрытую глубину его души…

Вот почему справедливость есть начало художественное: она созерцает жизнь сердцем, улавливает своеобразие каждого человека, старается оценить его верно и обойтись с ним предметно. Она «внимательна», «бережна», «социальна»; она блюдет чувство меры; она склонна к состраданию, к деликатному снисхождению и прощению. Она имеет много общего с «тактом». Она тесно связана с чувством ответственности. Она по самому существу своему любовна: она родится от сердца и есть живое проявление любви.

Безумно искать справедливость, исходя из ненависти, ибо ненависть завистлива, она ведет не к справедливости, а к всеобщему уравнению. Безумно искать справедливость в революции, ибо революция дышит ненавистью и местью, она слепа, она разрушительна; она враг справедливого неравенства; она не чтит «высших способностей» (Достоевский). А справедливость сама по себе есть одна из высших способностей человека, и призвание ее состоит в том, чтобы узнавать и беречь высшие способности…

Люди будут осуществлять справедливость в жизни тогда, когда все или по крайней мере очень многие станут ее живыми художниками и усвоят искусство предметного неравенства. И тогда справедливый строй будет сводиться не к механике справедливых учреждений, а к органическому интуитивному нахождению предметных суждений и предметных обхождений для непрерывного жизненного потока человеческих своеобразий. Справедливость не птица, которую надо поймать и запереть в клетку. Справедливость не отвлеченное правило для всех случаев и для всех людей, ибо такое правило уравнивает, а не «опредмечивает» (от слова «предмет») жизнь. Справедливость не следует представлять себе по схемам «раз навсегда», «для всех людей», «повсюду». Ибо она именно не «раз навсегда», а живой поток индивидуальных отступлений. Она не «для всех людей», а для каждого в особенности. Она не «повсюду», а живет исключениями.

Справедливость нельзя найти ни в виде общих правил, ни в виде государственных учреждений. Она не «система», а жизнь. Ее нужно представлять себе в виде потока живой и предметной любви к людям. Только такая любовь может разрешить задачу: она будет творить жизненную справедливость, создавать в жизни и в отношениях людей все новое и новое предметное неравенство.

Вот почему в жизни важнее всего не «найденная раз навсегда» справедливость: это иллюзия, химера, вредная и неумная утопия. В жизни важнее всего живое сердце, искренне желающее творческой справедливости; и еще – всеобщая уверенность, что люди действительно искренне хотят творческой справедливости и честно ищут ее. И если это есть, тогда люди будут легко мириться с неизбежными несправедливостями жизни, условными, временными или случайными, и будут охотно покрывать их жертвенным настроением. Ибо каждый будет знать, что впереди его ждет истинная, т. е. художественно-любовная справедливость.

Иван Александрович ИЛЬИН родился 28 марта (по старому стилю) 1883 года в дворянской семье присяжного поверенного Округа Московской судебной палаты, губернского секретаря Александра Ивановича Ильина и жены его Екатерины Юльевны Швейкерт. Жили Ильины на углу Ружейного переулка и Плющихи. Родители будущего философа были образованными, религиозными людьми и стремились дать сыну хорошее воспитание.

Учился Иван сначала пять лет в 5-ой Московской гимназии, а затем три года в 1-ой Московской гимназии, среди питомцев которой были Тихонравов, Вл. Соловьев, Милюков. По воспоминаниям одноклассника, Ильин был «светлый блондин, почти рыжий, сухопарый и длинноногий; он отлично учился... но, кроме громкого голоса и широкой непринужденной жестикуляции, он в те время как будто ничем не был замечателен. Даже товарищи его не предполагали, что его специальностью может стать и стала - философия.»2 В 1901г. он закончил гимназию с золотой медалью, получив прекрасное классическое образование, в частности знание нескольких языков: церковнославянского, латинского и греческого, французского и немецкого. 15 июля 1901 г. Ильин подал прошение ректору Московского университета о зачислении его на юридический факультет, такую возможность давал ему блестящий аттестат. В университете он получил фундаментальную подготовку по праву, которое изучал под руководством выдающегося философа-правоведа П.И. Новгородцева3.

Здесь же у него сложился глубокий интерес к философии. Об этом свидетельствуют его кандидатские сочинения об идеальном государстве Платона и об учении Канта о «вещи в себе» в теории познания, а также шесть сочинений, которые он подал в период 1906-1909 гг.,- «О «Наукоучении» Фихте Старшего издания 1794 г.», «Учение Шеллинга об Абсолютном», «Идея конкретного и абстрактного в теории познания Гегеля», «Идея общей воли у Жан-Жака Руссо», «Метафизические основы учения Аристотеля о Doulos Fysei»4, «Проблема метода в современной юриспруденции ».

По окончании университета Ильин был удостоен диплома первой степени, а в сентябре 1906 г. на заседании юридического факультета по предложению кн. Е.Н.Трубецкого он был оставлен при университете для подготовки к профессорскому званию5.

В этом же году Ильин женился на Наталии Николаевне Вокач, которая была духовно близка ему (она занималась философией, искусствоведением, историей) и разделяла с ним все невзгоды его жизни6.

В 1909 г. Ильин сдал экзамены на степень магистра государственного права и после пробных лекций был утвержден в звании приват-доцента по кафедре энциклопедии права и истории философии права Московского университета. С 1910 г. он стал членом Московского психологического общества; в «Вопросах философии и психологии» вышла ста первая научная работа «Понятия права и силы».

В конце года вместе с женой Ильин уезжает в научную командировку и проводит в Германии, Италии и Франции два года. Он работает в университетах Гейдельберга, Фрейбурга, Геттингена, Парижа, выступает с докладами на семинарах Г.Риккерта, Г.Зиммеля, Д.Нельсона, Э,Гуссерля (в общении с которым Ильин постигал феноменологический метод); в Берлинском университете готовит диссертацию о философии Гегеля. Работая над Диссертацией, Ильин далеко выходил за рамки обычных требований к такого рода текстам. «Не хочется подходить к ней,- писая он,- как к академическому испытанию и отодвигать на второй план ее научно-творческий характер. Хочется, чтобы она была Leistung, а не смазанная магистерская компиляция. Мечтаю издать ее потом по-немецки; ибо знаю хорошо, что она так же, как и моя последняя работа о Фихте,- никому не будет нужна в России. А в Германии, может быть, кому-нибудь и сгодится.

Главное стремление мое - обуздать в работе формально-методологический, все разлагающий и распыляющий в анализе подход, который мне легок и свойственен, и сделать то, что труднее и важнее: дать синтетически построяющее вскрытие»7.

По возвращении в Москву Ильин продолжает работу в университете. Начинают выходить его философские работы: «Идея личности в учении Штирнера. «Опыт по истории индивидуализма» (1911), «Кризис идеи субъекта в наукоучении Фихте Старшего. Опыт систематического анализа» (1912), «Шлейермахер и его «Речи о религии» (1912), «О любезности. Социально-психологический опыт» (1912), «О возрождении геге-лианства» (1912), «Философия Фихте как религия совести» (1914), «Основное нравственное противоречие войны» (1914), «Духовный смысл войны» (1915), «Философия как духовное делание» (1915), «Основы законоведения. Общее учение о праве и государстве» (1915). Были опубликованы также шесть больших статей о философии Гегеля, вошедшие потом в знаменитую двухтомную монографию, изданную в 1918 г. и ставшую его диссертацией («Философия Гегеля как учение о конкретности Бога и человека»), которую он блестяще защитил, получив при этом сразу две степени: магистра и доктора государственных наук.

Февральская революция 1917 г. поставила перед Ильиным серьезную проблему, рухнул государственный строй его Родины; он - ученый-юрист; каково его отношение ко всему происходящему? Ильин определяет его в пяти небольших, но важных брошюрах, опубликованных между двумя революциями семнадцатого года в издании «Народное право».

В них сформулированы его взгляды на основы правового государства, на пути преодоления революции как временного общественного беспорядка в стремлении к новому, справедливому социальному строю. «Всякий порядок жизни,- пишет он,- имеет известные недостатки, и, по общему правилу, устранение этих недостатков достигается посредством отмены неудовлетворительных правовых норм и установления других, лучших. Каждый правовой строй должен непременно открывать людям эту возможность: совершенствовать законы по закону, т.е. улучшать правовой порядок, не нарушая правового порядка. Правовой строй, который закрывает эту возможность для всех или для широких кругов народа, лишая их доступа к законодательству, готовит себе неизбежную революцию8.

После октябрьской революции Ильин читает лекции на юридическом факультете Московского университета и в других высших учебных заведениях Москвы. Он активно противостоит официальной политике, отстаивает принципы академической свободы, подвергавшиеся в те годы попранию. Его позиция была четко определена; позже он писал: «Уходят ли от постели больной матери? Да еще с чувством виновности в ее болезни? Да, уходят- разве только за врачом и лекарством. Но, (уходя за лекарством и врачом, оставляют кого-нибудь у ее изголовья. И вот -у этого изголовья мы и остались. Мы считали, что каждый, кто не идет к белым и кому не грозит прямая казнь, должен оставаться на месте»9.

В этой трагической обстановке И.А.Ильин продолжает работать: пишет «Учение о правосознании»10, становится председателем Московского Психологического общества (он был избран в 1921 г. на место скончавшегося Л.М Лопатина), продолжает публичные выступления. Последнее из них состоялось весной 1922 г. на общем собрании. Московского Юридического общества, где обсуждались основные задачи правоведения в России в свете революции 1917 г., последовавшей за ней гражданской войны и победы большевиков. Ильин считал, что правильно сформулировать задачи русского правоведения могут те, кто от начала и до конца наблюдая этот исторический процесс на месте,- те, кто видел «и старое со всеми его недугами и во всей его государственной силе, и безмерное испытание войны, и упадок инстинкта национального самосохранения, и неистовство аграрного и имущественного передела, и деспотию интернационалистов, и трехлетнюю гражданскую войну, и психоз жадности, и безволие лени, и хозяйственную опустошенность коммунизма, и разрушение национальной школы, и террор, и голод, и людоедство, и смерть… Конечно, опыт, полученный нами, не есть просто опыт правовой и политический: он глубже - до уровня нравственного и религиозного; он шире - до объема хозяйственного, исторического и духовного вообще11.

Шесть раз большевики подвергали Ильина аресту, дважды его судили (30 ноября 1918 г. на Президиуме Коллегии Отдела по борьбе с контрреволюцией и 28 декабря 1918 г. в Московском Революционном Трибунале12), и оба раза он был оправдан за недостаточностью обвинения и амнистирован. Последний раз его арестовали 4 сентября 1922 г. и обвинили в том, что он «с момента октябрьского переворота до настоящего времени не только не примирился с существующей в России Рабоче-Крестьянской властью, но ни на один момент не прекращал своей антисоветской деятельности»13.

26 сентября Ильин и его жена вместе с большой группой высылаемых за границу ученых, философов и литераторов отплыли из Петрограда в Штеттин, в Германию.

В Берлине начался новый верной жизни Ильина, длившийся 16 лет. Вместе с другими русскими эмигрантами он включился в работу по организации Религиозно-философской академии, философского общества и журнала при ней. В январе 1923 г. в Берлине на открытии Русского научного института Ильин произнес речь, изданную позже отдельной брошюрой («Проблема современного правосознания»). Он стал профессором этого института, читал в нем курсы энциклопедии права, истории этических учений, введения в философию и в эстетику на русском и немецком языках. В 1923-1924 гг. он был деканом юридического факультета этого института, в 1924 г. избран членом-корреспондентом Славянского института при Лондонском университете.

Разнообразны его лекции о русских писателях, о русской культуре, об основах правосознания, о возрождении России, о религии и церкви, о советском режиме и др., с которыми он в 1926-1938 гг. около 200 раз выступая в Германии, Латвии, Швейцарии, Бельгии, Чехии, Югославки и Австрии. Но центральное место в жизни Ильина занимали тесно связанные между собой политика и философское творчество. Он входил в редакцию парижской газеты «Возрождение», редактируемой П.Б.Струве, активно публиковался в «Русском инвалиде», «Новом времени», «Новом пути», «России и славянстве», «России» и других эмигрантских изданиях. В 1927-1930 гг. Ильин был редактором-издателем журнала «Русский колокол» (вышло 9 номеров). Он участвовал в работе Российского Зарубежного съезда весной 1926 г., поддерживал тесную связь с Русским Обще -Воинским Союзом (РОВС), принимав участие в Сент-Жюльенском съезде, организованном в 1930 г. Русской Секцией Международной Лиги борьбы с Ш Интернационалом. Несмотря на то, что Ильин был одним из идеологов Белого движения и активно включился в политическую жизнь, в своей политической философии он основывался на принципах вне- и надпартийности, в частности никогда не был членом ни одной политической партии или организации.

С 1925 г. за рубежом начинают выходить его крупные философские работы: «Религиозный смысл философия. Три речи» (1925), «О сопротивлении злу силою» (1925) (вызвавшая широкий отклик к шумную полемику как на Западе, так и я России), «Путь духовного обновления. (1935), «Основы художества. О совершенном в искусстве» (1937). Он заканчивает книгу «О тьме и просветлении. Книга художественной критики. Бунин - Ремизов-Шмелев», но не нашел для нее издателя (она вышла только в 1959 г.). Выходят в свет его знаменитые брошюры: «Родина и мы» (1926), «Яд большевизма» (1931), «О России. Три речи» (1934), «Творческая идея нашего будущего»(1937), «Основы христианской культуры» (1937), «Основы борьбы за национальную Россию» (1938), «Кризис безбожия» (1951) и др.

Ильин очень рано сумел распознать подлинное лицо нацизма. В 1934 г. (через полгода после прихода Гитлера к власти) за отказ вести преподавание в соответствии с партийной программой национал-социалистов Ильин был удален, из Института. В 1938 г. гестапо наложило арест на все его печатные труды и запретило ему публичные выступления. Лишившись источника существования, Иван Александрович решил покинуть Германию и переехать в Швейцарию. И хотя на его выезд был наложен запрет, несколько счастливых случайностей (в чем он усматривал промысел Божий) помогли ему получить визы для себя и своей жены, и в июле 1938 г, Ильины уехали в Цюрих. В Швейцарии они обосновались в пригороде Цюриха Цолликоне, где с помощью друзей и знакомых, в частности, С.В.Рахманинова, Ильин в третий раз попытался наладить свою жизнь.

В Швейцарии Ильину была запрещена политическая деятельность, поэтому 215 выпусков бюллетеней заочных чтений, только для единомышленников, которые в течение шести лет он писал для РОВСа,- пришлось не подписывать. После сто смерти эти политические статьи были изданы в двухтомнике «Наши задачи»(1956). В конце жизни Ивану Александровичу удалось закончить и издать произведение, над которым он работал более 33 лет,-«Аксиомы религиозного опыта» (1953), два тома исследований по религиозной антологии с обширными литературными добавлениями.

Выходят в свет его многочисленные работы на немецком языке. Среди них следует отметить «триптих философско-художественной прозы - сочинения, связанные единым внутренним содержанием и замыслом: 1.«Ich schaue ins Leben. Ein Buch der Besinnung» (Я вглядываюсь в жизнь. Книга раздумий). 2. «Das verschollene Herz. Ein Buch stiller Betrachtungen» (Замирающее сердце. Книга тихих созерцаний) (1943), 3. «Blick in die Ferne. Ein Buch der Einsichten und der Hoffnungen» (Взгляд вдаль. Книга размышлений и упований) (1945). «Эти три книги,- писал его ученик Р.М.Зиле,- представляют собой совершенно своеобразное литературное творчество: это как бы сборники не то философических эскизов, не то художественных медитаций, не то просветительно-углубленных наблюдений на самые разнообразные темы, но проникнутые одним единым творческим писательским актом - «ВО ВСЕМ ВИДЕТЬ И ПОКАЗАТЬ БОЖИЙ ЛУЧ»14.

Русским вариантам этих книг Ильин дал иные названия: 1. «Огни жизни. Книга утешений», 2. «Поющее сердце. Книга тихих созерцаний» и 3. «О грядущей русской культуре». Вторую книгу он полностью закончил, работал над третьей, но издателей при жизни не нашел - «Поющее сердце» издала его жена только в 1958 г.

Ильин пытался закончить и книгу «О монархии», готовил к изданию «Путь к очевидности», приводил в порядок другие работы, но после частых и продолжительных болезней 21 декабря 1954 г. он умер, не успев закончить задуманного. Наталия Николаевна, пережившая его на восемь лет, и позже исследователь его творчества Н.П.Полторацкий15 сделали очень много для издания новых и переиздания старых трудов замечательного русского философа.

Похоронен Иван Александрович в Цолликоне под Цюрихом. На плите, стоящей на могиле Ильина и его жены (она умерла 30 марта 1963 г.), высечена эпитафия:

So viel gelitten

In Liebe geschauet

Manches verschuldet

Und wenig verstanden

Danke Dir, ewige Gute!

Жизнь философа была тернистой, но светлой. «Его философский путь был труден. Его жизненный путь, вероятно, еще труднее. И мне кажется, что верной своей спутнице Наталии Николаевне Ильиной на горький вопрос: «долго ли еще маяться?» он мог ответить как неистовый Аввакум: «до самой смерти, матушка!»16 Ильин переносил удары судьбы стойко и подвижнически, сохраняя любовь к России и веру в ее возрождение.

Ю. Т. Лисица

ПРИМЕЧАНИЯ.

1. По материнской линии И.А.Ильин - немецкой крови; его дед, Юлиус Швейкерт (фон Штадион, г. Виттенберг), был коллежским советником. Имя деда Ильин выбрал в качестве псевдонима для некоторых своих работ на немецком языке.

2. Вишняк М. Дань Прошлому. Нью-Йорк. 1954. С.40.

3. О своем учителе после его кончины И.А.Ильин написал полные благодарности строки. См.: Памяти П.И. Новгородцева.- «Русская мысль». Прага-Берлин, 1923/24, Кн. IХ-ХП. С 369-374. О духе, царившем в школе П.И. Новгородцева, он вспоминал: «О каждом он заботился индивидуально, добывая стипендии, уроки, разрабатывая темы, щедро ставя свою подпись на библиотечных карточках. Сочинение давалось за сочинением; медленно возрастало здание духовной индивидуальности» (Там же. С. 373).

4. Учение Аристотеля о «рабстве от природы» (Аристотель, Политика, I).

5. См. ЦГИА г. Москвы, ф. 418, оп. 463, д, 36, л. 119.

6. Евгения Герцык, родственница Наталии, вспоминает. «Двоюродная сестра не была нам близка, но - умная и молчаливая - она всю жизнь делила симпатии мужа, немного ироническая к его горячности. Он же благоговел перед ее мудрым спокойствием. Молодая чета жила на гроши, зарабатываемые переводом: ни он, ни она не хотели жертвовать временем, которое целиком отдавали философии. Оковали себя железной аскезой - все строго расчислено, вплоть до того, сколько двугривенных можно в месяц потратить на извозчика; концерты, театр под запретом, а Ильин страстно любил музыку и Художественный театр» (Герцык Е. Воспоминания. Париж, 1973. С.153-154). Вместе они перевели работу Г.Зиммеля «О социальной дифференциации» (М., 1908), а также книгу Эльсцбахера «Анархизм» и два трактата Руссо, которые не удалось издать. Ильин посвятил жене свои основные труды.

7. Письмо к Л.Я.Гуревич от 13 авг. 1911 г.- ЦГАЛИ, ф. 131, оп. 1, ед.хр. 131, л. 2-4. Leistung - строго, основательно выполненная работа (нем).

8. См: Порядок или беспорядок? Изд-во «Народное право», сер. «Задачи момента., № 3. М., 1917. С. 4-5.

11. Основные задачи правоведения в России.- «Русская мысль». Кн. VIII – II, Прага, дек. 1992. С. 162-188.

12. См.: Центральный архив КГБ СССР, дело № 1315. архив Р-22082, л. 7; дело № 193. архив Н-191, л. 314-320.

13. Центральный архив КГБ СССР, дело № 15778, архив Н-1554, л. 15

15. Полторацкий Николай Петрович (1921-1990), профессор Питтсбургского университета (США), последний распорядитель наследия И.А.Ильина. Писал об Ильине в монографиях: «Русская религиозно-философская мысль XX века» (1975), «Россия революция» (1988), «Иван Александрович Ильин. Жизнь, труды, мировоззрение» (1989).

16. Все почувствовано

Так много выстрадано

Узрено в любви

Немало взято на душу

Постигнуто немногое

Спасибо Тебе, вечная Доброта!

(Перевод с нем. А.В.Михайлова).

17. Редлих. Р. Памяти И.А.Ильина.- «Посев». Мюнхен, 1955. №